Алекс Орлов - Тютюнин против инопланетян

– Вообще-то жена. Эту квартирку нам за хрущобу поменяли, когда дом сносили. А хрущобу жене на работе дали.

– Понятно. – Фосген-Мешковиц прикурила от зажигалки тонкую сигаретку, что-то поправила в кофре и продолжила:

– Случалось ли вам, Сергей Викторович, корректировать политику правительства, если она не соответствовала вашим интересам?

– Нет, этого я не делал, – честно признался Тютюнин. На что Фосген хрипло рассмеялась и погрозила Сереге желтым от табака пальцем:

– Позвольте вам не поверить, Сергей Викторович, с вашим-то влиянием… Неужели даже в Государственную думу ни разу не заходили?

– Ну, было разок.

– Так уж и разок? – снова не поверила Фосген.

– Да, один раз, зато с Лешкой, ну, то есть с Алексеем Михайловичем.

– Кого же вы там подкармливаете, какую фракцию?

– Никого.

– Ну кто вас там принимал, Зюганов, Жириновский, Явлинский?

– Нас никто не принимал. Мы с Алексеем Михайловичем незаметно прошли по коридорам… потом покушали в буфете и тихо ушли. Не хотели привлекать к себе внимание.

– Так! – произнесла Фосген, перекидывая бычок с одной стороны рта в другую. – Выходит, вы наблюдали за всеми фракциями?

– Ну наверное. – Тютюнин пожал плечами, не представляя себе, какие выводы делает Эльза.

А у Фосген между тем на щеках уже проступил лихорадочный румянец, она нервно сжевала оставшийся окурок. Затем судорожно выдернула из пачки сразу две сигареты и, мастерски прикурив их, выпустила к потолку струю непроницаемого дыма.

– Уф, как же вы меня удивили, – призналась Фосген. – Я ожидала чего-то подобного, но чтобы та-ко-е! – Эльза развела руками, причем в каждой было по сигарете.

– А чего та-ко-е? – Сергей невольно повторил ее интонации.

– Ну вы же режиссер всей думской и законодательной работы! Вы скромно ходите по ее коридорам и смотрите, как народные избранники – а для вас они рабы на плантации – делают свое дело за миску гороховой баланды!

Тютюнин вспомнил упитанные лица народных избранников и отрицательно покачал головой:

– Нет, они живут хорошо.

– Ну, это я аллегорически, – пояснила Эльза, вытирая со лба холодный пот познания.

Внезапно до нее дошло, что если все это она выдаст редактору газеты, а он поставит материал на первую полосу, то Сергей Викторович Тютюнин может запросто списать ее. Списать за разглашение собственных страшных тайн.

После такой догадки Эльза Фосген-Мешковиц посмотрела на простоватое лицо собеседника совершенно по-иному. Теперь за кажущейся простотой и невыразительностью она видела скрытые возможности серого кардинала.

– А… а вы меня не убьете? неожиданно спросила Эльза жалобным голоском.

– Чего ради? – не понял Сергей.

– А… можно позвать вашу жену? – попросила Фосген, надеясь, что в присутствии супруги Сергей Викторович не начнет лупить ее по голове чугунным утюгом отечественного производства.

– Люба! Люба-а-а! – крикнул Сергей. Из спальни показалась сонная физиономия супруги.

– Ой, извините, – смутилась она. – А я чего-то свалилась да и уснула… Может, вам чайку?

– Нет, спасибо, я уже собрала материал – пора убираться, – затараторила Эльза, быстро собирая в кофр аппаратуру.

Люба вышла на середину комнаты, и Фосген-Мешковиц, машинально взглянув на Любины тапочки, поразилась окончательно.

– Но ведь это, кажется, мех сиамского Рудольфа?! – воскликнула она, нервно тыкая пальцем, будто заметила таракана.

– Вы знакомы с мехом сиамского рудольфа? – приятно удивился Сергей.

– Только по каталогам. У меня не те доходы, чтобы покупать… Но чтобы тапочки!

Фосген вскочила с дивана и, бросив торопливое «до свидания», стала ломиться в шифоньер.

– Выход не там! – крикнула Люба, схватила мятущуюся Эльзу за плечо и довела до самой двери.

Щелкнул замок, Люба вернулась в комнату.

– Ты зачем эти тапочки надела?

– Хотела тебе приятно сделать. Но вообще, Сереж, я не верила, что этот мех такой дорогой, пока эта курилка не заметила… Кто она?

– Журналистка какая-то, – пожал плечами Тютюнин. Вспомнились приключения прошлого лета, когда ему в приемку сдали совершенно нового сиамского рудольфа. Тогда он принес его домой, а преступная теща посоветовала Любе сшить из него тапочки.

Люба сшила две пары, получилось по пять тысяч долларов.

Вспомнив про доллары, Сергей оживился и достал из кармана шесть стодолларовых бумажек.

– Это откуда у тебя? – спросила Люба, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

– Она дала. – Тютюнин кивнул в сторону входной двери.

– А за что?

– Она меня интевр… интре… интер-вью-ировала, – с трудом выговорил он.

– Это как? – спросила Люба, с подозрением косясь на мужа.

– На вопросы я отвечал.

– А она?

– А она их задавала.

116

Рано утром, часов в пять, в окошко председателевой избы громко застучали.

Карл Фердинандович Линней, бывший конюх, а теперь исполняющий обязанности председателя колхоза, оторвался от подушки и за запотевшим стеклом узнал лицо полевого сторожа Митрофана.

– Беда, председатель! – голосил старый Митрофан. – Беда, красные за околицей!

– Как красные? Где? – не поверил Карл Линней и, наспех запрыгнув в просторные портки, выскочил на крыльцо.

– Еле поспел, Карл Фердинандович! Скорей беги в правление – флаг меняй! У нас там в чулане еще один красный завалялся…

– Тогда давай вместе, а то, боюсь, не найду.

И они помчались, поднимая пыль, а со стороны Жуковки уже доносился шум входившего в деревню войска.

Флаг успели поменять вовремя.

Карл-председатель и Митрофан только-только спустились с крыши, как к правлению подъехал броневик.

За ним прикатили четыре тачанки, и, наконец, появилась длинная колонна красных конников.

Высоко в небе пролетел авиалайнер, державший путь на Шереметьево-2.

Заслышав в небе шум, некоторые красноармейцы задрали головы и с интересом проводили взглядами толстопузый аэробус.

С одной из тачанок спрыгнул человек в красных революционных галифе и в черной, перетянутой ремнями кожанке. На его голове красовалась буденновка, на одном боку висела шашка, на другом – маузер.

– Здравствуйте, товарищи! – бодро поздоровался незнакомец и крепко пожал руки сначала Карлу, затем Мит-рофану. – Вижу, флаг у вас красный, значит, власть советская?

– Я-я, натюрлих… закивал Карл, у которого в экстремальных ситуациях некстати проявлялись корни немецкой поволжской колонии.

– А-а, камрад? – Человек в кожанке снова пожал Карлу руку. – А меня зовут Матрос Железняк. Это фамилия моя такая. Состою в должности красного комиссара при штабе Пятой танковой… прошу прощения, Пятой конной армии. Ну что, пустите на постой?