Журнал «Если» - «Если», 2007 № 05

Прежде всего: где, собственно, «густо» у мейнстримовских критиков? В чем их сила сравнительно со слабыми позициями критики, функционирующей на пространстве фантастической литературы?

В сущности, есть всего два значительных преимущества, выгодно отличающих «ту сторону». Их можно условно обозначить как «школа» и «статус».

Причем первое из них несравненно важнее. По большому счету, оно составляет территорию для нашего развития. Во всяком случае, для тех фанткритиков и тех Ф-журналов, которые испытывают желание развиваться. Итак, среди наших критиков крайне мало людей, получивших филологическое образование, имеющих навык литературоведческого анализа и способности оценить арсенал художественных приемов того или иного автора. Откуда — за редким исключением — рекрутировались наши критики? Чаще всего из фэндома. Или же из числа эрудированных читателей, способных связно изложить мнение о художественном тексте. Лучшие, ударные качества известного «фантастоведа» — бойкий стиль и начитанность на грани начетничества. «А помнишь, в 89-м у него вышла первая книжка, ну, еще маленькая такая, рижская?» — «Первая вышла годом раньше в пропагандистском издании ЦК ВЛКСМ, и он до сих пор от этого страдает и первую свою книжку за первую не держит». Или: «Сколько знаешь переводов «Хроноклазма» Джона Уиндэма?» — «Если без «самопала», то три». — «А вот и врешь, четыре!» Соответственно, даже лучшие из нас в огромном большинстве случаев ОПОЯЗом не обезображены, не носят с собой отвертки, не могут «развинтить» «Тарантас» В.Сологуба и посмотреть, как и из чего он сделан… Каким бывает сюжет в рецензиях фанткритиков? «Лихо завернутым», «бойко закрученным», «динамичным», «линейным», ну, в лучшем случае, «дискретным». Это уже высший класс! На то, чтобы предложить читателю сколько-нибудь подробную схему, расписывающую, с помощью каких художественных средств оный сюжет закручен, почему его сделали дискретным, на какую литературную традицию ориентировался автор, творческой мощи нашей братии хватает в одной из полсотни рецензий. Впрочем, вру. Из сотни.

Нам учиться надо. Нам нужен тупой, примитивный ликбез. Курсы повышения квалификации при Литинституте. Говорю ли я это про каких-то непонятных людей? Да нет, все про тех же и про себя в их числе. Существует список из полутора десятков членов жюри профессиональной премии критиков «Филигрань». В сущности, оттуда можно выщелкнуть двоих или троих, прочих же следовало бы посадить за парту и нещадно бить по носу линейкой, как только начнут (начнем!) задирать его со словами: «Да мы это и так потрохами чуем! Бона скока у нас публикаций!» У нас нет школы. Нам нужна школа.

В мейнстриме порядочный критик с «отверткой» управляется на раз. Они там лентяи и павлины, но при необходимости могут разобрать текст на колесики не хуже, чем третьеклассник разбирает пластмассовый луноход с мигалкой. Мы — не очень-то.

Преимущество статуса — из другой области. Жанровый критик чаще всего представляет собой ромашку, вольно плавающую между рекламой, дружескими комплиментами и фэнской яростью. Он, по большому счету, необязательная примочка на могучем теле литературного процесса. Прыщик. След от поставленной банки. Если завтра все критики от фантастики полетят на свежий конвент во Владивосток в одном самолете, да и разобьются на полпути, многие ли заметят потерю? Если убрать из НФ-журналов и профильных электронных ресурсов наши статьи и рецензии, это не убьет ни журналы, ни ресурсы. Пожалеют: мол, помогало ориентироваться на рынке… Да и все, пожалуй.

В мейнстриме ситуация иная. Там без обильного критико-литературоведческого отдела не может состояться ни один журнал. Там критик — абсолютно обязательная фигура. Там он и рецензии пишет не в размере расширенных аннотаций (2000–3000 знаков с пробелами), а такие, чтобы было, где высказаться как следует (6000-12000 знаков с пробелами). Там возможны издания, полностью состоящие из критики, библиографии, публицистики, литературоведения.{11}

Как исправить недостаток статуса? Я не знаю. Возможно, став «дороже». Иными словами, приобретя все ту же «школу».

Кое-кто называет еще одно преимущество мейнстримовской критики, которое при ближайшем рассмотрении оказывается иллюзорным. В фантастике мало критиков. Они все на виду. Сколько-нибудь заметных персон — десятка три-четыре (считая сетевых). Писателей-фантастов раз в пятнадцать, наверное, больше. Если только не в двадцать. И это — если отчекрыжить от литреестра людей-без-книг. В противном случае соотношение выйдет просто убийственное. Критик в толпе фантастов заметен до такой степени, словно его с ног до головы покрыли фосфоресцирующей краской. Едва он опубликует с дюжину рецензий, как обзаведется — желая того или нет — обоймой друзей и ворохом недругов. Благороднейшая в таких случаях позиция: молчать о друзьях, когда они плохи; в худшем случае высказывать им свое мнение приватно и не выносить на всеобщее обозрение. Добавим сюда отказ от суждения о людях, которые критику по личным причинам антипатичны, и выйдет почти ангельская личность.

Что происходит на самом деле? Ангелоподобные критики встречаются один на десять. Прочие из нас повязаны по рукам и ногам компанейщиной. На многих как будто наложены вериги многоразличных «удобно», «неудобно», «обидеть», «не обидеть», «вместе пили», «не пили, но скоро выпьем», «а тот гад с нашими не выпил», «а этот гад выпил, а потом все равно распространил слух». Наш фантастический мир — слишком плотная корпорация. От дружеских объятий порой не продохнуть… Существуют в современной российской фантастике определенные идейные лагеря — правда, сравнительно с мейнстримом более размытые, — и если ты «состоишь» в одном из них, о чем и о ком бы ты ни писал, «правду лагеря» в твоих словесах непременно отыщут. Есть она там или нет ее…

Впрочем, все то же самое в основном потоке составляет привычную реальность. Но мне казалось (да и не мне одному), что при наличии «партийных побоищ», для нас не столь уж обычных, хотя бы от компанейщины люди основного потока избавлены в большей степени. Что ж, лет двадцать назад так оно, наверное, и было. Процент критиков относительно общей массы пишущих людей там был выше, корпорация не столь компактная, критики не в фокусе внимания… Процент и сейчас выше, но само положение литератора в нищем мейнстриме крайне непрочно, и там люди с 90-х годов научились сбиваться в стаи, поддерживать друг друга, «пробивать» интересы друг друга, работать на «легенды» друзей-товарищей. То есть и там, словами Олега Дивова, «шаманят» критики все больше на благо «соседской общины».