Михаил Тырин - Синдикат Громовержец

А через три часа, к началу очередного полупериода, в точно такую же капсулу влезли и Кирилл с Дрыном. Машка присоединилась чуть позже, она прощалась со Спартаком.

- Дрын, на спуске будет трясти, - предупредил Кирилл. - Не вздумай орать от страха. А то сразу скажу, чтоб тебя усыпили.

- Смотри сам не заори, - пробурчал Дрын, пристраивая свои нескладные конечности в специальные анхитравматические углубления.

Старт походил на выстрел из пушки, впрочем, Машке и Кириллу это уже было знакомо. Дрын только ойкнул. И, надо сказать, до конца приземления держал себя в руках. Даже когда началась тряска в атмосфере.

В Зарыбинске стояла тихая звездная ночь. Как и в прошлый раз, капсула опустилась неподалеку от города.

Дрын долго смотрел, как капсула, высадив пассажиров, уходит вверх, в небо. Даже когда она совершенно растворилась в темноте, он продолжал смотреть.

- Идем, чего стоишь, - сказал Кирилл. Они втроем зашагали по скошенному лугу, храня полное молчание. С Дрыном Кириллу говорить было особо и не о чем. А Машка, похоже, вообще не настроена была на разговоры. Она казалась печальной.

- Машка, а ты куда теперь? - осенило вдруг Кирилла. - У тебя ж все стекла дома побиты. Пошли к нам.

- Нет, Кирилл, спасибо.

- Да почему? Мать тебя хоть днем, хоть ночью пустит. И слова не скажет.

- Нет, спасибо. Я к соседям пойду. Там тетя Вера, она с мамой дружила. Она тоже меня в любое время пустит.

- Как хочешь, - пожал плечами Кирилл, несколько разочарованный.

Машку они провожали вдвоем почти до самого дома. Но на перекрестке Кирилл остановился и сказал Дрыну.

- Ладно, ты иди. Нам поговорить надо.

- Понял, - легко согласился Дрын и зашагал прочь. Он держал руки в карманах джинсов, и локти торчали в стороны, словно ручки у кувшина.

Кирилл проводил его взглядом, потом повернулся к Машке.

- Ну что, - вздохнул он. - Кончилось кино?

- Кончилось, - кивнула Машка, глядя в землю. - Спасибо вам большое, Кирилл.

- И продолжения не будет?

- Какого продолжения? - Машка по-прежнему не смотрела на него.

- Да так... Дела поделали, теперь разбегаемся - правильно? "Спасибо вам большое" и до свидания.

- Кирилл, я не понимаю...

- Это ничего. Зачем мы теперь тебе нужны? У тебя теперь институт, областной город, книжки, театры, друзья-очкарики.

- Какие очкарики? - Машка чуть оторопела, но Кирилл этого не заметил. Он смотрел на нее и думал: "А что, если сейчас положить руки ей на плечи, прижать к себе, обнять крепко-крепко, найти ее губы... Что будет?"

Он не решился. Он испугался: вдруг эти плечи окажутся твердыми, как дерево, а губы - холодными и неподвижными.

Лучше всего просто уйти. И не унижаться.

- Ладно, пока, - сказал он, отворачиваясь.

- До свидания, Кирилл, - ответила Машка каким-то бесцветным голосом.

"Конечно, - с горечью думал он, уходя. - На кой ляд я ей сдался чурбан деревенский. Для таких, как я, - полная "навозная академия" будущих доярок и свинарок. А про Машку нечего было и думать. Не для того она ко мне подходила..."

Он успел пройти шагов десять, как вдруг услышал за спиной какие-то странные звуки. То ли писк, то ли...

Он повернулся - и остолбенел. Машка не ушла. Она стояла и плакала. Причем - в голос, так, что тряслись плечи.

- Ты что? - испуганно проговорил Кирилл, торопливо возвращаясь к ней. Что с тобой, по дяде Спартаку соскучилась?

- Кирилл... - выговорила наконец она. - Кирилл, я не знаю, как с тобой разговаривать. Ну зачем ты такой?

- Машка, ты что?! - Кирилл по-настоящему испугался.

- Я тебя боюсь, - продолжала рыдать она. - Я иногда думаю, что ты меня презираешь, что смотришь и смеешься надо мной.

- Я - смеюсь?! - изумился Кирилл. - Да когда такое было?

- Всегда! - почти закричала Машка. - Я никогда не могу понять, что у тебя в голове. Ты бываешь такой далекий, ты как будто не веришь мне, как будто еле терпишь меня.

- Нет! - Кирилл был поражен. Он не знал, что может выглядеть таким в глазах Машки. - Честное слово, никогда такого не было.

- Неправда, - прошептала она сквозь слезы. - А что же тогда было?

Кириллу оставалось только пожать плечами.

- Ты понимаешь, что у меня здесь никого больше нет? - Машка закрыла лицо ладонями. - Совсем никого, понимаешь? А когда ты со мной - мне ничего не страшно. Я даже в город не побоюсь уезжать, если буду знать, что ты обо мне думаешь, что ждешь.

Она отняла руки от лица и вдруг посмотрела ясными, почти без слез, глазами.

- Мы ведь не можем просто уезжать или просто приезжать, это слишком грустно. Приезжать нужно к кому-то, чтобы ждать встречи, чтобы радоваться ей. А я? К кому мне здесь приезжать, кроме как на кладбище? Кирилл, пойми же, у меня есть только ты.

"У меня есть только ты..." У Кирилла голова закружилась после этих слов. Он вдруг понял, что давно уже Держит Машкины руки в своих.

- А ты сегодня... - опять появились слезы. - А ты говоришь "пока" и уходишь.

- Ты тоже сказала "пока", - смутился Кирилл.

- Я не знаю, как с тобой говорить... - с отчаянием повторила Машка. Не знаю.

Кирилл ни о чем уже не думал. Он обнимал Машку, гладил ее волосы и что-то шептал - наверно, какие-то пустяки, просто негромкие и спокойные слова утешения. И Машкины плечи совсем не были твердыми, как он боялся. Наоборот, она прижималась к нему, ее руки держали его так крепко, словно боялись потерять.

- Идем к нам, - сказал он, наконец. - Я не пущу тебя к соседям такую.

- Ничего, - Машка вытерла слезы. - Я сейчас успокоюсь. Иди, Кирилл, все хорошо. Меня тетя Вера сейчас накормит, чаем напоит... Только завтра приходи, ладно?

- Какой разговор!

Кирилл шел по темным улицам, словно летел на крыльях. Добрался до дома, почесал за ухом удивленного Черныша. Наконец вошел.

- Мам, я дома!

* * *

На столе был нормальный домашний ужин: картошка, овощи и лопнувшая в кипятке сарделька. Чувствовалось, что мать взбудоражена, хотя и старалась не подавать вида.

Отец тоже поднялся среди ночи и теперь ходил взад-вперед по кухне, закуривая одну сигарету за другой.

Кирилла не ругали, не укоряли за то, что исчез из дома, оставив родителей в страшном смятении. Отец и мать как-то поняли, что все действительно очень серьезно, раз уж сыну пришлось подвергнуть их такому испытанию. Кроме того, оба верили, что он не мог совершить что-то ужасное.

И вопросов не задавали. Пытались, конечно, но Кирилл это дело очень быстро пресек.

Мать и не настаивала. Ей достаточно было, что ее ребенок сидит дома и уминает ужин, что он здоров и даже, кажется, весел. А значит, ничего страшного быть не может.

Только вот отец все ходил и ходил из угла в. угол, нервничая.

- Пойду, постель сделаю, - сказала мать, покидая кухню.

Отец сел напротив. Он курил, тайком разглядывая сына. Он чувствовал, что в его ребёнке - его малыше, который, кажется, только вчера осваивал трехколесный велосипед - появился стальной стержень. Ребенок стал взрослым человеком, а отец и не заметил.