Андрей Дашков - СУПЕРАНИМАЛ (Сборник)

Поначалу казалось, что чужак просто хочет получить свое на подготовленном, сбитом косяке. Это не могло быть поводом для конфликта. Изредка я наблюдал даже некое взаимодействие между стадами косаток и одиночными акулами. Их объединяли инстинкты охотников. Но сейчас чужаком применялась уже известная мне и вполне осознанная тактика – он «придерживал» акулу, запрещая той охотиться…

Моя самка вовремя почуяла что-то неладное и привязалась к корзине дополнительными веревками. Беременная косатка не является полноценной боевой единицей. Поэтому парень на акуле едва не достиг своей цели.

Он имитировал маневр одного из китов-загонщиков и оказался на расстоянии нескольких корпусов от кита-носителя. Потом последовала стремительная атака сбоку и снизу. В последний момент акула перевернулась на спину и разорвала косатке брюхо.

У меня в голове взвыла сирена смерти. Мгновение раскалывающей череп боли – и затем ярость… Лимбо протаранил косяк, рванувшись к месту коварного нападения. Я-то знал, что уже поздно. Косатку не спасти, а значит, оборвалась еще одна цепь жизни, которая могла протянуться в бесконечность. Но тогда мне было не до сожалений. То было время для гнева и мести. Гнев оказался бы бесплодным, а месть – нереализованной, если бы не… Группа.

Дело в том, что муляжи не охотятся. Я хочу сказать, что они не охотятся ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Пища не является для них целью, хотя они в совершенстве овладели всеми приемами индивидуальной и коллективной охоты. Муляжи изредка пожирают рыбу и даже дохлятину – и перерабатывают все без остатка. Подозреваю, что они могут длительное время обходиться вообще безо всякой подпитки. Их запасы энергии огромны – и это не биоэнергия. Поэтому и всплывают они крайне редко – не для дыхания, а для вентиляции. По правде говоря, они превосходят живых китов в быстроте и точности наведения. А теперь у меня появилась возможность проверить их в схватке с реальным и сильным противником.

Акула терзала косатку, когда появился первый муляж. Издыхающий кит медленно опускался в облаке крови; акула была в неистовстве (она явно находилась ВНЕ контроля), ее корзина была пуста, а двуногий уже карабкался к моей подруге, которая безуспешно пыталась всплыть.

Запутавшиеся веревки и канаты едва не сыграли с ней плохую шутку – она могла оказаться придавленной к трупу и вскоре погибнуть от удушья. Узлы были самораспускающимися – надо только точно знать, за какой конец потянуть. Я не понимал, почему она задержалась на глубине. Позднее выяснилось, что петли были разорваны акульими зубами и корзина превратилась в мешок с узкой горловиной. Самка застряла основательно.

(Вот так судьба – попасть в ловушку и задохнуться в корзине, сплетенной своими руками! И я ничем не сумел бы помочь…)

У чужака было преимущество передо мной. Он находился совсем близко и видел все это своими глазами. К тому же акула-носитель не была его единственным оружием. Вероятно, суровая жизнь приучила одиночку полагаться только на собственные силы и изобретательность. В этом смысле он был гораздо более самостоятельным, чем я.

Он держал в руке что-то вроде костяного ножа из обломка нароста рыбы-пилы. Штука смехотворная… пока остаешься под защитой косаток или акул. Если же по воле случая окажешься «один на один» с двуногим, почти наверняка победит тот, кто владеет этим заостренным куском кости. Всего лишь подобие зуба, но зато какое! (Останусь жив – обязательно подумаю над этим. Может быть, пора позаботиться о том, чтобы уменьшить свою зависимость от китов? Кроме того, нож поможет мне в одиночку справляться со всякой мелочью.) Сейчас чужак воспользовался им, чтобы удержаться на гладком боку косатки, безжалостно вонзая свое оружие во вздрагивавшую в агонии тушу.

(Образ этого ублюдка моя самка передала мне гораздо позже, спустя много часов после схватки, но когда это все-таки произошло, я содрогнулся – он оказался удивительно похожим на «призрак» моего отца. Та же ослепляющая страсть, та же агрессивная, необъяснимо жестокая сила, та же безудержная, тупая настойчивость, не останавливающаяся ни перед чем – даже перед угрозой уничтожения…)

И он добрался до самки, схватил за длинные волосы и перерезал петли, удерживавшие ее в корзине. Потянул за собой вверх, чтобы вдохнуть воздух. Одновременно мощным лучом послал приказ акуле следовать за ним. У него действительно оставалось совсем мало времени и узкий коридор в пространстве для того, чтобы попытаться уйти с добычей от преследования китов-убийц. Да, этот парень обладал чудовищным влиянием! Оторвать голодную акулу от истекающей кровью жертвы – для этого нужен сверхконтроль.

Акула ринулась за ним к поверхности; за нею тянулся рассеивающийся кровавый шлейф, а из открытой пасти выпадали клочья мяса. В этот момент муляж буквально вспорол акулу от хвоста до жаберных щелей каким-то немыслимым приемом, использовав свою нижнюю челюсть, как многолезвийный нож. Подоспели еще двое его «собратьев»: один рвал акулу, другой занялся двуногим. Тот, по-видимому, уже понял, что неоправданно рисковал и потерял все. Он вполне мог прикончить мою самку просто так, от злости, – влечение к смерти и хаосу доминировало в его излучениях.

Между тем акула продолжала сражаться, несмотря на смертельные ранения и вывалившиеся внутренности. Муляжи упорно и методично рвали ее на куски – БЕЗ моего приказа. Их челюсти работали будто ковши со скоростным приводом, соскребавшие мясо с акульих хрящей…

Третий муляж настиг двуногого у самой поверхности и легко перекусил его пополам. Мне оставалось только надеяться, что самка при этом не пострадала (Лимбо все еще находился слишком далеко, хотя и плыл на максимальной скорости).

Она действительно почти не пострадала – если не считать неглубокой тройной раны на бедре от стальных зубов муляжа и царапин, оставленных ногтями двуногого. Чужак не успел нанести ей последнего удара ножом. Вместо этого он пытался ударить кита в глаз. Он промахнулся и попал ниже.

Представляю себе охватившие его панику и суеверный страх, когда костяной клинок, пробив тонкий слой искусственной кожи, сломался о металлический каркас! Ну а в следующее мгновение уже сам двуногий был разрезан пополам мощными челюстями.

Он жил еще пару секунд, и мне никогда не забыть той кошмарной волны концентрированного ПОНИМАНИЯ, которая обрушилась на мой разум. Его сверхмощный излучатель почти заставил меня поверить, что и со мной происходит нечто ужасное, непоправимое, окончательное. Адская боль распиливала меня на куски; яростное солнце некоего нового, интуитивного и безнадежно запоздалого прозрения вспыхнуло в мозгу, распустилось цветком с тысячью жалящих лепестков, и еще чернее стала река жизни, впадавшая в леденящее море смерти, – но еще мгновение она судорожно текла под небесами бесконечного сожаления и лунами, отражавшими свет истинного бытия…