Сергей Волков - Объект «Зеро»

Патриция гордо вскинула голову:

– Ни за что!

Я вздохнул. Трубач вновь вскинул горн, и скорбная процессия в сопровождении любопытных двинулась к разрушенному паровому вороту. Чтобы не обрекать никого из колонистов на палачество, я решил, что девушке надлежит пройти по медной балке, далеко выступающей над Обрывом. Когда ворот был цел, к этой балке подвешивался блок, служащий для спуска и подъема клети. Теперь она торчала над бездной, напоминая бушприт какого-то древнего корабля.

Дойдя до Обрыва, мы остановились. Толпа обступила небольшую площадку на самом краю, где, окруженная десятком солдат, стояла Патриция. Я еще раз спросил у нее, не передумала ли она.

– Будьте вы все прокляты, – устало ответила девушка и, отодвинув караульного, сама пошла к балке. В толпе кто-то ахнул, потом женский голос с надрывом произнес:

– Девочка, одумайся! Ты ж молодая еще!..

Не оборачиваясь, Патриция показала через плечо неприличный жест и шагнула на балку. Ей оставалось сделать не более десяти шагов, за которыми бывшую светосигнальщицу ждала бездна – и небытие.

– Мистштюк! – выругался Шерхель и нахмурился. – Клим, останови ее. Слышишь? Хрен с ними, с сообщниками, пусть сидит в подвале вместе с другими.

– С ее помощью столько людей убили, – неожиданно ответил Зигфриду стоящий рядом Цендорж. Я молчал.

– Заткнись, обезьяна! – взорвался Шерхель. – Засунь свое мнение в фотце своей мамы!

Цендорж насупился и уже открыл рот, чтобы ответить, но я тихо сказал им:

– Молчите оба.

Патриция сделала несколько шагов. Остановилась. Глянула вниз, покачнулась. По толпе пронесся шелест.

Неожиданно девушка начала раздеваться. Плащ, куртка и штаны из шкуры прыгуна, серая полотняная рубашка полетели вниз, и Патриция Уилсон застыла в двух шагах от конца балки, совершенно обнаженная. Ветер шевелил ее волосы, в вышине тоскливо кричали черные чайки.

– Не хочу умирать в этих лохмотьях, – странно веселым голосом выкрикнула девушка, обернулась – на ее губах играла презрительная улыбка.

– Стой! – Шерхель рванулся вперед, но солдаты скрестили древки копий.

– Я свободна-а! – пропела Патриция и шагнула вниз. Кто-то заплакал, многие непроизвольно вскрикнули.

Звонкий голос девушки долго звенел над Обрывом, потом оборвался, и несколько черных чаек резко спикировали вниз.

– Ду гейст мир ауф ди айер! – прорычал Зигфрид мне в лицо и, не оборачиваясь, пошел прочь от Обрыва. Следом за ним потянулись и пришедшие поглазеть на казнь.

Я присел на камень, сорвал какую-то былинку с желтоватыми листьями-иголками, повертел в руках. За спиной зашуршали шаги.

– Она, девица-то эта, с начальником путалась, – прозвучало над головой. Я обернулся, вставая. Передо мной застыла низенькая пожилая женщина, толстая, круглолицая, с маленькими воспаленными глазками. Судя по великоватой кирасе и каске, она была из батальона Кермен.

– Что-что? – переспросил я.

– Да я говорю, что эта… она с начальником старым спала. Ну, с тем, который сбежал. – Женщина усмехнулась. – Уж не знаю, как там у них все было, свечку не держала, но ходила она к нему часто. Как ночь – так бежит.

– С начальником – это с Иеремией Борчиком?

– С ним, с ним. Мы по соседству жили, на Третьей улице. Это еще до войны было…

– Хорошо… – Я кивнул. – Идите. Спасибо.

Женщина ушла. Цендорж топтался поодаль. Шелестела трава. Кричали черные чайки. После того, что рассказала мне толстуха в каске, настроение мое, и без того далеко не радужное, стало совсем отвратительным. Остро захотелось напиться до скотского состояния, лишь бы забыть к чертовой матери все: и балку над Обрывом, и долгий крик, и эту войну, и «объект зеро», и Медею, и всё, всё, всё…

От мрачных мыслей меня отвлек знакомый вой, нарастающий в небе. Я вскочил и отчетливо увидел темные сигары ракет, много ракет, точно отпечатанных на фоне облаков. Вот они поднялись над Перевалом, зависли в верхних точках своих траекторий – и устремились вниз. Над плоскогорьем уже звенели колокола тревоги, отрывисто хрипели ротные рожки и батальонные горны.

– Клим-сечен, – Цендорж тронул меня за плечо. – Уходить надо. Прятаться надо. Убьет.

И мы пошли, а потом побежали, стараясь выбирать низинки и распадки между холмами. Вокруг гремели взрывы, свистели осколки, и земля сыпалась сверху, подобно странному сухому дождю. Добравшись до широкой штольни, вырытой горняками Шанье, – это было начало будущего убежища, – мы укрылись в ней, отойдя подальше от круглой дыры входа.

В штольне, уходящей под холм метров на тридцать, всюду лежали груды земли, пахло сыростью и гарью. Десятка два рудокопов звенели кирками, несколько факелов освещали их, блики огня играли на потных мускулистых телах.

Горбун Шанье, заметив нас, подошел, поздоровался и, предвосхищая мой вопрос, сказал:

– Работаем. Через день начнем бить боковые штреки, потом будем рыть помещения.

Я задал несколько уточняющих вопросов, а сам все прислушивался к тому, что происходит снаружи. Там продолжали грохотать взрывы, и даже здесь, в штольне, ощущались колебания почвы, а с низкого потолка сыпалась земля. Похоже, что свободники решили не скупиться и стереть колонию с лица Медеи. С ужасом представив, что будет, если сдетонирует взрывчатка, заложенная под заводские корпуса и другие здания, я попрощался с Шанье и вместе с Цендоржем выбрался наружу.

На плоскогорье точно разверзся ад. Ракеты сыпались с неба, взрывы бухали не переставая. Дым и пыль заволокли все кругом, забивая нос и глаза.

– Плохая война, – сказал Цендорж. – Нас бьют, а мы – нет. Плохая война…

Мы вернулись в штольню, подавленные и растерянные. Точнее, подавленным и растерянным был я, Цендорж же налился мрачной злобой и беспрерывно ругался.

– Собаки! – кричал он, грозя кулаком земляному своду. – У вас кровь зайцев, ваши матери бесплодны, ваши дети трусливы, ваши жены…

– Прекрати, – поморщился я. – Давай лучше поспим. Когда обстрел прекратится, нужно будет собрать военный совет…

Взрывы грохотали до самого вечера. Лишь с наступлением сумерек свободники взяли тайм-аут, но я вовсе не был уверен, что они на сегодня закончили.

Мы с Цендоржем выбрались из штольни и поднялись на холм. Я огляделся и непроизвольно вскрикнул. Между лимесом, Домом Совета и заводом земля зияла множеством воронок, госпитальные укрепления напоминали развалины какого-то археологического памятника на олд-мамми, школа была практически уничтожена, у Дома Совета обвалилось все южное крыло.

Менее прочего пострадал завод. Видимо, свободники имели на него виды, а переданная несчастной Патрицией Уилсон информация позволила им направлять ракеты с исключительной точностью. От взрывов лишь покосились ворота и часть стены, ограждающей заводские корпуса.