Олег Дивов - Русская Арктика 2050 (сборник)

Шел мелкий дождик, ветер трепал червонные кудри кленов, море отливало оловом. На Батарейном мысу осенней ярью багрянела роща, вороны недовольно говорили «крок-крок!» с Корожной башни дивного Соловецкого монастыря. Красота соловецкая, яркая, сочная, сияющая близостью к Изначалью, кажется, отторгала толпу людей в дорогих костюмах, собравшуюся здесь совершенно официально. В пресс-группе, где стоял и сам Ситников, позевывали. Здесь каждый мог составить для своей газеты отчет о выступлении адмирала, не слушая его.

Старичок снял фуражку и сказал:

– Вот мы и вернулись.

А затем обратился к настоятелю:

– Благословите, честной отец.

И больше ничего не говорил. Просто завел всех в обновленное здание.

«А ведь нормальный, кажется, человек…» – подумал Ситников.

18 июня 1944 года. У входа в Конгс-фьорд

Подлодка С-105 шла на перископной глубине со скоростью 3 узла. В отсеках стоял одуряющий масляный запах, потому что лопнула масляная магистраль правого дизеля, а лопнула она из-за раздолбаев на ремонтном заводе, хотя откуда там взяться нераздолбаям, когда все нормальные мужики ушли на фронт? Еще подтекали клинкеты. Еще воняло тем, что спалил кок, пытаясь использовать сковородку в условиях шторма. Положительно, не надо было использовать сковородку…

Разнообразная чушь лезла в голову капитана 3-го ранга Шутихина. Две минуты назад он скомандовал: «Боевая тревога!» Присмотревшись к цели, добавил: «Торпедная атака!» А теперь никак не мог отделаться от мысли, что у немцев их тамошний кок вдоволь нажарил хорошей картошечки с хорошей тушеночкой, или что там фрицы кладут в картошечку, и сейчас все это объедение пойдет на корм рыбам… Несправедливо.

Дистанция до цели… та-ак… что-то семь кабельтовых с хвостиком… курсовой угол… та-ак… 45 градусов. Старпом Малашенков возится с таблицами торпедной стрельбы. Хорошо подходим. Да, старпом, полторы минуты до залпа. Да, штурман, справа подводные камни и глубина 10 метров под килем, она же, на деле, может быть и ноль метров… Туда мы не пойдем.

– Залповая стрельба. Первый и второй аппараты – товсь!

Командир боевой части докладывает по переговорной трубе, мол, есть товсь, можем стрелять.

В перископе – две цели. Хороший, жирный транспорт, тысяч на пять тонн, никак не меньше. Это тебе не рыбацкий мотобот и не норвежский каботажник. Это солидный немец. Положительно. И охотник на подлодки. Слабенький, с одной пушчонкой. Что там немцы могли поставить? Трехдюймовку или 88-миллиметровку, а это пукалка, в сущности, для флота. Ну да есть у немчуры и другое оружие, куда как более неприятное…

– Первый аппарат, огонь!

Пошла торпеда, пошла рыбка.

Шутихин отсчитал паузу по секундомеру, сколько положено.

– Второй, огонь!

Еще одна пошла, птичка наша.

Перископ он убирать не стал. Охотник – не эсминец, не тот враг, чтобы его бояться до икоты.

10 секунд прошло. 20 секунд прошло. 30 секунд прошло… Нет взрыва! Смотри-ка. жирный-то отворачивает… Положительно, след от торпеды заметил. Не надо было ему замечать. Надо было ему честно тонуть. Что за игры?! Может, теперь еще в догонялки?

– Срочное всплытие!

Замполит смотрит на Шутихина, и в глазах у него стоит то ли слово «перегиб», то ли фраза «головокружение от успехов», в общем, что-то в духе сельского райкома. Оттуда ведь человек на флот пришел…

По большому счету – да, перегиб. Он лезет на рожон, правду сказать. Но замполит молчит, и правильно делает: это до войны были перегибы, а на войне вместо перегибов – сплошное выполнение воинского долга, преодолевая трудности и лишения.

И есть у него, Шутихина, хороший тайный козырь, дающий, надо думать, перевес.

– Орудийный расчет, первыми – наверх! А ну-ка пулей, пингвины!

Вот и его козырь – рыхлый серолицый диабетик и гениальный комендор старшина 1-й статьи Птахин. Громко сопя, лезет к люку, ведущему на мостик. Говорит, до войны был жирдяем… На войне толстых нет.

– Живее шевелить мослами! Похоронная, м-мать, команда!

У Шутихина против немецкого охотника своя 100-миллиметровка. Стоит перед боевой рубкой. Красотка. Против нее немецкая дура тощее… Но тут не калибр важен. Положительно, не в калибре дело. А дело в старшине Птахине. Давай, голубчик, не подведи.

За орудийным расчетом лезет наверх сам Шутихин, а за ним старпом и двое матросов-сигнальщиков. Ребята Птахина живо становятся к Красотке.

– Огонь без команды, при первой возможности!

Уходит немецкий транспорт, уходит, собака, из-под носа, и что-то еще тявкает из своих двух мелкокалиберок. Снаряды, правда, ложатся аж метрах в пятистах от лодки, ну да чего ждать от транспортников? Моряки второй сорт…

А вот охотник прет на подводную лодку прямехонько, набирает ход. И тоже лает из своей… чего там? 88-миллиметровки? Положительно, из нее. Притом лает не в пример транспортникам ловчее. Прямой наводкой и в аккурат рядышком снаряды кладет… Ага, еще и из пулемета бьет, есть у него, стало быть, исправный пулемет.

Тем временем второй орудийный расчет встает к сорокапятке, что сзади мостика. Ну, от нее хорошего дела не дождешься – клинить стала Малютка после того, как родная «эска» месяц назад попала под дождик из глубинных бомб…

Ага, рявкнула птахинская сотка. Хорошо, быстро, только пока мимо. Сзади зататакала сорокапятка, и… заткнулась на пятом или шестом выстреле. Все. Сдохла. Положительно.

А немецкий охотник летит во весь опор. И самое страшное его оружие, как говорится, расчехлено и боеготово. А именно – острый форштевень, которым охотник вот-вот въедет подлодке в скулу. И тогда, после тарана – конец «эске», никакая сила ее не спасет. Ни Бог, ни Ленин, ни герой.

– Право руля!

Шутихин поворачивал лодку носом к врагу, так, чтобы охотнику труднее было целиться. Жаль, море тихое, ни малой ряби на нем нет, так что волна курс охотнику точно не собьет. Давай, Птахин, давай, родненький! На тебя одна надежда!

Рядом коротко вякнул Филька Ситников – молодой матрос, вчерашний юнга, взятый на мостик сигнальщиком. Второй сигнальщик, Георгадзе, лежит навзничь, из груди кровь хлещет. Пристрелялся немецкий пулеметчик…

Ситников кричит:

– Ничего! Товарищ капитан третьего ранга, ерунда, маненько в плечо зацепило… Ничего, товарищ капитан, я стоять могу…

И тут прямо по курсу железный зверь рыкнул протяжно. Шутихин поднял бинокль. Есть! Врезал Птахин! Ну, молодец!

Тяжелый стомиллиметровый снаряд, взрыв которого на суше танки переворачивает, въехал в маленькую надстройку охотника и размазал ее, как масло по хлебу.