Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене
Отец усмехнулся и ответил:
– Ну, Мэри, не далее как в прошлом году ты беспокоилась за него, потому что он не проявлял к девчонкам никакого интереса.
– А он и теперь не проявляет. О, Хелен милый ребенок, не к чести Евы Шэрон будь сказано, и она, хвала небесам, не хихикает. Ну и Чарльз тоже взрослый для своих лет. Но как же серьезно он к ней относится! Это неестественно.
– Да оставь Чарли в покое, – отозвался отец. – Все с парнем в порядке. Просто ему недостает гибкости мышления.
* * *
Но когда настала весна, нам пришлось несладко.
В нашей части штата она, как правило, наступает поздно. А в этом году оказалась ранней. Малышня начала разъезжать на самокатах в то время, когда обычно еще кидалась снежками, а от батарей в классах вдруг запахло сухостью. Казалось бы, за несколько месяцев к этому запаху уже притерпелись, и вдруг настал день, когда его снова возненавидели, и все то и дело просили открыть окна. В эту первую неделю дежурные по школе сбивались с ног – так всегда бывает в начале весны, но в этом году хуже, чем обычно, потому что она настала, когда ее еще не ждали.
Обычно к наступлению настоящей весны баскетбол уже заканчивается, но в этом году она явилась к нам, когда предстояло провести еще три матча. И конечно, здорово подгадила нам как команде. После того как Блейдсберг чуть не обставил нас, мистер Грант отменил все тренировки до самого кануна игры с Сент-Мэтьюзом. Он видел, что мы выдохлись, а они уже два года удерживали титул чемпионов штата. В таком состоянии, в каком мы тогда были, они бы нас просто растоптали.
Первым же делом я позвонил Хелен. Потому что все это значило, что нам могло достаться шесть лишних дней, если она сумеет как-нибудь отвертеться от уроков музыки. Ну разве не чудесно, откликнулась она, – оказывается, ее учительница музыки простудилась. Все это казалось просто знаком Судьбы.
Да, неделя была замечательная, мы так радовались. Пять раз сходили в кино, один раз миссис Шэрон разрешила нам взять ее маленький автомобиль. Она знала, что прав у меня нет, но я, конечно, водил с тринадцати, и она сказала, что это ничего. Странная она была – иногда до ужаса добрая и приветливая, а иногда словно сухая ледышка. И с мистером Шэроном тоже. Но поездка вышла отличная. Мы прихватили всяких припасов с кухни – кухарка на Хелен чуть ли не молилась – и уехали за город. Нашли старый дом без окон на вершине холма, припарковались, перенесли привезенное в дом и съели там. Ни стульев, ни столов внутри не было, но мы делали вид, будто они есть.
А еще притворялись, что это наш дом и мы уже женаты. Никогда этого не забуду. Хелен даже взяла с собой бумажные салфетки и бумажные тарелки и расставила их на полу для нас двоих.
– Ну, Чарльз, – заговорила она, садясь с поджатыми ногами напротив меня, – ты, наверное, уже и не помнишь, как мы с тобой учились в школе.
– Как же, – отозвался я – она всегда соображала быстрее, чем я, когда мы притворялись, – еще как помню. Это было еще до того, как Малец Пиккенс сделался президентом, – и мы оба рассмеялись.
– А мне прошлое кажется таким далеким – вот как давно мы женаты, – заметила она так, будто в самом деле верила в это. И посмотрела на меня. – Ты не против выключить радио, дорогой? Эта нынешняя музыка вечно действует мне на нервы.
– А у нас есть радио? – спросил я.
– Конечно, Чак.
– И телевизор?
– Конечно, Чак.
– Ух ты, я рад, – сказал я, отошел и выключил его.
– Но само собой, если тебе хочется послушать поздние биржевые сводки… – произнесла она точь-в-точь как миссис Шэрон.
– Не-а, – отказался я. – Рынки… м-м… закрылись сегодня с высокими котировками. На росте в двадцать шесть пунктов.
– Не слишком ли высок рост, а?
– Ну страна-то в целом нормальная, несмотря на этот дурацкий конгресс, – ответил я, совсем как отец.
Она опустила взгляд ненадолго, как делала ее мать, и отодвинула свою тарелку.
– Сегодня что-то есть не хочется. Не возражаешь, если я уйду наверх?
– Э, нет, не надо так, – запротестовал я – слишком уж похоже на ее мать у нее получилось.
– Да я просто проверяла, смогу ли я, – объяснила она. – Но так делать я никогда не буду, Чак.
– И я никогда не скажу, что ты нервная, – пообещал я. – Я… ах, черт!
Она усмехнулась – значит, все в порядке.
– За все время супружеской жизни мы с мистером Эшлендом ни разу всерьез не поссорились, – сказала она так, что каждому было бы ясно, кто глава этой семьи. – Мы просто все спокойно обсуждаем и приходим к выводам, устраивающим нас, обычно моим.
– Скажи, а какой у нас дом?
– Прелестный, – ответила она. – У нас радиоприемник в каждой комнате и целая толпа слуг. Есть настоящий кинопроектор, библиотека, полная хорошей классики, и морозильник никогда не пустует. А у меня свой обувной гардероб.
– Что?
– Обувной гардероб. Все мои туфли расставлены на наклонных полках, как у мамы. А платья – на таких вешалках, обтянутых мягкой тканью. И вот я говорю горничной: «Элси, сегодня мадам наденет новое французское модельное платье».
– А что насчет моей одежды? – спросил я. – И новогодних елок?
– Ну… – отозвалась она, – у тебя куча всякой одежды и собак. И пахнет от тебя трубкой, свежим воздухом и такой штукой под названием «харрисберг-твид».
– Ничего подобного, – возразил я. – А собаку я бы хотел. Сколько уже времени прошло после Джека.
– Ох, Чак, сочувствую, – сказала она.
– Да ладно, ничего. Он уже был старый, и ухо вечно донимало его. Но псом он был хорошим. Давай дальше.
– Так вот… – продолжала она, – конечно, мы устраиваем вечеринки…
– Вечеринки пропустим, – решил я.
– Чак! Они ведь шикарные!
– А я домосед. Мне подавай только мою… э-э… жену, мою маленькую семью, и… слушай, а сколько у нас детей?
Она посчитала, загибая пальцы.
– Семеро.
– Боже правый, – ахнул я.
– Ну я всегда хотела семерых. Но если хочешь, пусть будет трое.
– Да нет, семеро – это ничего, – решил я. – Но разве они не будут все время путаться под ногами?
– Нет, – ответила она. – У нас же есть гувернантки, домашние учителя, и мы отправляем их в закрытые школы.
– Ясно, – кивнул я. – Но все равно бумажнику главы семейства это в тягость.
