Виталий Забирко - Галактический хищник

Сердце у меня ухнуло. Все-таки тлела во мне надежда...

Внезапно Тана уронила ленту и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. А затем ее лицо перекосилось, и она громко, страшно зарыдала, сотрясаясь всем телом.

- Зачем... - досадливо скривился я. И без ее истерики было тошно.

- Ал... л-лек... - заикаясь сквозь рыдания, хрипя горловыми звуками из-за непослушных губ, со стоном выдавила Тана. - Т-ты... Ты... з-з... з-здо... здоров...

- Что?!

Это было словно удар грома. Страстно, до боли в сердце захотелось жить, но я не решался поверить в блеснувший лучик надежды. В таком состоянии Тана могла принять желаемое за действительное.

- Дай статусграмму! - затребовал я распечатку.

И только когда собственными глазами убедился, что меня не обманывают, во мне будто что-то перевернулось. Мир встал вверх тормашками, а роковая черта, отделявшая меня от мира живых, лопнула, как струна, с оглушительным звоном.

Дальнейшее я воспринимал смутно. В голове продолжало звенеть, и мысли никак не могли упорядочиться. Сознание и тело воссоединились, но абсолютно не работали - я был похож на заводную куклу, которая двигалась и говорила исключительно автоматически.

Тана, не столько не веря показаниям диагноста, сколько самой себе, перепрограммировала его на всесторонний анализ и провела повторную диагностику, но на моей эйфории это никак не сказалось. Экспресс-анализ достаточно грубый метод, но, будь в моем теле хоть одна клетка с нарушенным биоэнергетическим потенциалом, она была бы обнаружена. Поэтому всесторонняя диагностика могла выявить во мне все что угодно, хоть целый букет заболеваний, но не скоротечную саркому Аукваны. Иные же болезни можно излечить.

Пока шла повторная диагностика, я вдруг страстно захотел есть и заказал грибного супчика. Тана сварила его на мини-печи, и я выхлебал супчик с превеликим удовольствием, хотя вкуса не ощутил. Окончательный диагноз я воспринял как должное, а Тана опять расплакалась, но теперь без истерики, счастливыми слезами. По-моему, она меня любила по-настоящему, и это оказалось для меня открытием. Этого чувства я не понимал - для меня в отношениях между мужчиной и женщиной существовал только секс.

Затем мы пили разведенный в опресненной ман-грами воде сублимированный апельсиновый сок из неприкосновенного запаса, ели шоколад... Потом выгнали из схрона Кванча, и любили друг друга.

Любили яростно и неистово, словно в последний раз...

Эйфория, застилавшая разум, схлынула только глубокой ночью, когда Тана, измученная, спала на моем плече, а я, лежа в гамаке и обнимая ее хрупкое тело, никак не мог смежить веки. Ни пылинки сна не было в глазах. Эйфория ушла, уступив место спокойной радости неожиданного избавления от смертельной опасности. Всего пять процентов было на моей стороне, и они, как это изредка бывает в рулетке, выпали на мою долю. Какое это все-таки сладкое чувство - знать, что ты живешь и, главное, будешь жить.

Плетенные из лиан стены схрона слабо светились в темноте, и за их пределами продолжал жить активной ночной жизнью заповедник гигантских мангров Аукваны. Шелестела листва, на все лады стрекотали ночные насекомые, в болоте что-то стонало и плюхалось, изредка ухала аукванская сова. От ее уханья, наполовину состоящего из инфразвука, обмирало сердце, в глазах темнело, и все живое на некоторое время обездвиживалось. Но затем ночная какофония возобновлялась. Первыми несмело подавали голос скрежетцы, затем подключались перекваки, и вот уже ночной хор голосов живой природы вновь звенел во всю мощь. И не было для меня музыки слаще.

Под эту музыку жизни я и уснул.

Утром я чувствовал себя хорошо, но на задворках сознания угнездилось тревожное ощущение, что сегодня обязательно случится что-то скверное. Психологически мое состояние объяснялось остаточными явлениями вчерашних коллизий, но от понимания этого на душе легче не становилось.

Тана проснулась позже и выглядела совершенно разбитой. Лицо у нее осунулось, под глазами набрякли мешки - вчерашний стресс отразился на ней в гораздо большей степени, чем на мне. Как будто ее слова: "Лучше бы я... Лучше бы меня..." - мистическим образом перенесли психологические перегрузки с меня на нее.

Дожидаясь возвращения Кванча из ночной разведки, мы позавтракали сырыми грибами. Но если вчера вечером я выхлебал грибной супчик с удовольствием, то сегодня давился, силком пропихивая в горло куски. Надоели грибы до чертиков. Тана тоже ела через силу, морщилась.

- Живот болит, - пожаловалась она, запивая завтрак чаем из листьев тонкоствольного мангра.

Я промолчал, но встретил это известие с неудовольствием. Женщины в экспедициях - всегда обуза, и как Тана ни клялась, что с ней проблем не будет, я знал - рано или поздно биологические отличия женского организма от мужского проявятся и могут серьезным образом осложнить охоту. Впрочем, на данный момент у меня появилась иная забота - подыскать замену оставленным вчера у болота одежде и обуви.

Сменная одежда нашлась, а вот с обувью оказалось хуже. Никоим образом я не мог предвидеть, что ботинки с самоцепляющимися подошвами - идеальную обувь для ходьбы по скользким корням - придется бросить. Хорошо, Тана догадалась взять мне обыкновенные кроссовки, иначе пришлось бы продолжать охоту босиком. Что ж, наука на будущее.

Обувая кроссовки, я представил, как буду оскальзываться на каждом шагу, и поклялся впредь в экспедиции брать две пары спецобуви. И никогда не изменять этому правилу.

Наконец вернулся Кванч. Он прошмыгнул в лаз и замер у входа с мрачным видом.

- Что, опять к гнезду поведешь? - сквозь зубы процедил я. Настроение портилось с каждым мгновением. - Смотри у меня... - Я демонстративно похлопал ладонью по кобуре с парализатором.

- Уходить, бвана Алексан, надо, - сказал Кванч. - Вчера егеря нашли остатки вашей одежды и теперь собираются прочесывать местность.

Я не стал интересоваться, какая сорока принесла на хвосте эти известия. У аборигенов свои информационные каналы, по мнению ряда исследователей, напрямую связанные с общим энергополем биосферы, в чем я имел возможность не раз убедиться - например, Кванч мог по запаху щепки определить внешний вид того, кто к ней прикасался. Именно поэтому я не верил, что он не знает, в каком вторичном коконе ногокрыла зреют яйца, а в каком - ногокрыл-имаго. Но сейчас Кванч мог получить сведения и более прозаическим способом, повстречав в сельве одного из проводников контрабандистов.

Так или иначе, но ситуация выглядела серьезной. Не задавая лишних вопросов, я встал с чурбака, развернул над полом трехмерную карту и подозвал Кванча.

- Куда предлагаешь перебазироваться?