Дэвид Вебер - Война Хонор

Но отбить атаку удалось не без потерь и болезненных шрамов. Так, общественность Грейсона по-прежнему бушевала по поводу того, что эта клеветническая акция была не просто развязана, но и осталась безнаказанной. Ситуация усугублялась стремлением оппозиционных Ключей в Конклаве Землевладельцев использовать народное возмущение для подрыва позиций Бенджамина IX. Критика в адрес Мантикорского Альянса, точнее, сомнения в разумности сохранения связи Грейсона с Альянсом, вошли в постоянное обращение еще до того, как Хонор и Хэмиша обвинили в супружеской измене. Оппозиция не сдалась даже после казни уличенного в государственной измене землевладельца Мюллера. Его сторонники задавали тон неприятию Альянса, а неоправданное и тупое высокомерие, с которым барон Высокого Хребта относился к своим союзникам, все больше и больше обостряло опасную ситуацию. Теперь землевладельцы-консерваторы использовали нападки на Хонор как великолепное подтверждение прежних аргументов, а тот факт, что жертвой стала именно Хонор, являвшаяся в их глазах ненавистным символом «Реставрации Мэйхью», придавал их удовлетворению происходящим привкус горькой иронии.

Дела обстояли скверно. Правда, сам Бенджамин в своих письмах уверял, что шумиха со временем уляжется сама по себе, но Хонор знала Протектора слишком хорошо. Возможно, Бенджамин и верил в то, что говорил, но не настолько, насколько пытался представить в своих посланиях к ней. И потом, как бы ни относился к происходящему сам Протектор, Хонор была настроена куда более пессимистично. Она снова и снова повторяла себе, что всегда ошибалась в рассуждениях, если сталкивалась с тем, что её могут использовать против её друзей или убеждений. Она напоминала себе, как часто Бенджамин справлялся с анализом политической и социальной динамики гораздо лучше, чем она сама. Долгие часы изучая подробности крупнейших политических кризисов и скандалов, включая те, что имели место еще на Земле до Расселения, Хонор пыталась провести параллели с нынешней ситуацией и предугадать долгосрочные последствия. Но все это совершенно не меняло дела. Даже окажись суждение Протектора в конечном итоге верным, в настоящее время враги нанесли огромный ущерб идее сохранения Альянса. Удерживать Грейсон в его составе становилось с каждым днем сложнее. И что толку, что лет через пятнадцать нынешние события будут подвергнуты грейсонской общественностью пересмотру, если через год-другой планета выйдет из Альянса и разорвет отношения со Звездным Королевством.

Но при всем мрачном характере этой потенциальной катастрофы проблемы личного характера повергали её в большее уныние. Эмили была права. Устоявшиеся отношения Хонор и Хэмиша пали жертвой роковой атаки врагов. С осторожностью – или трусостью, – которые не давали обоим признаться в любви к другому, было покончено. Теперь каждый из них точно знал, что чувствует другой, и притворство, будто это не так, с каждым днем становилось всё более дырявым.

Это было просто глупо… и очень по-человечески – хотя последнее наблюдение утешения тоже не давало. Оба они были взрослыми людьми и, несмотря на то, что в позднее время казались самим себе моральными уродами, твёрдо знали, что такое долг и ответственность, и отличались в вопросах чести куда большей щепетильностью, чем многие. У них было простое решение: признать свои чувства – и смириться с тем, что у этих чувств нет никакой перспективы. Пожалуй, просто задавить свои чувства и выжить после этого не покалечившись, им бы не удалось но, по крайней мере, они не позволили бы чувствам разрушить их жизни.

Но сил на это у них не было.

Хонор отчаянно пыталась убедить себя в том, что её слабость является следствием способности воспринимать эмоции Хэмиша. Возможно, основания у неё были. Возможно ли ощущать его любовь и желание, как бы он ни старался их скрыть, и не отвечать на них? Впервые в жизни Хонор Харрингтон поняла, что притягивает мотылька все ближе и ближе к губительному пламени свечи. Или что заставляло древесных котов связывать себя с людьми, еще не знавшими пролонга, хотя они тем самым почти вдвое сокращали продолжительность своей жизни. Не исключено, что с собственной любовью к Хэмишу ей бы справиться удалось, но вот против его любви к ней она была бессильна.

А ведь была еще и Саманта.

По просьбе Хонор Лесная служба Сфинкса проверила записи за весь период наблюдений и подтвердила, что до сих пор, до Нимица и Саманты, не было ни единого случая, чтобы оба члена кошачьей семейной пары «приняли» по человеку. Даже случаи, когда один из членов семейной пары связывал себя с человеком, встречались чрезвычайно редко, но и в этой сложной ситуации речь всегда шла лишь об одном человеке, и, стало быть, котам не приходилось выбирать между двуногими, которые по каким-то причинам не могли жить вместе, и, стало быть, не было причин опасаться разлуки либо с супругом, либо с принятым человеком. Похоже, ситуация была уникальной. Не существовало прецедента, который мог бы указать выход из создавшегося положения. Получалось, что Нимиц с Самантой создают собственный прецедент, не обращая внимания на историю и традиции.

Порой Хонор задумывалась, как обернулось бы все, не погибни Гарольд Чу в Силезии задолго до того, как Хэмиш увидел в ней не только флотского офицера. Могло ли возникнуть взаимное чувство между ней и Гарольдом? Хонор, разумеется, не исключала такой возможности, но находила её маловероятной. Чу был прекрасным человеком и она уважала его, но он всегда оставался лишь одним из её подчиненных. Их отношения диктовались в первую очередь профессиональными соображениями, и связь каждого из них со своим котом, насколько она могла судить, никоим образом не влияла на взаимное восприятие ими друг друга. Мысль о том, чтобы Гарольд мог стать кем-то большим, чем другом, человеком супруги Нимица и, стало быть, человеческим «дядюшкой» детей Нимица, просто никогда не приходила ей в голову – а потом его гибель перечеркнула саму такую возможность.

Впрочем, всё это не имело никакого отношения к её нынешнему невыносимому положению. Как совершенно справедливо указала Эмили, у них с Хэмишем не было иного выбора, кроме как продолжать сотрудничество, столь же тесное, как и прежде. Но, равно как она не могла избегать графа Белой Гавани из политических соображений, точно так же она не могла уклоняться от встреч с ним по соображениям чисто личного характера: Саманта не могла жить без Нимица. Хонор просто не имела права разлучать Нимица с супругой, и их связь друг с другом была столь сильна, что Хонор ещё острее воспринимала все оттенки отношений между ней и Хэмишем.

Неудивительно, что эмпаты считали её поведение сущим безумием!