Джек Финней - Избранное: Меж двух времен. Рассказы

— На суде один скажет — черное, другой — белое. У тебя в комнате нашли деньги, вас обоих опознал Томпсон. А вокруг Кармоди душок скандала, связанного с «шайкой Твида», не так ли? И деньги, чтоб откупиться от шантажа, он все-таки принес, пусть и немного. — Секунду-другую он молчал, вглядываясь в наши лица, потом распахнул дверцу: — Влезай-ка, сержант!..

Сержант удивился, но отпустил нас и сделал, как ему приказывали. Бернс повернулся к экипажу спиной и тихо, чтобы не услышали ни сержант, ни кучер, проговорил:

— Права, значит, тебе подавай. Гарантированные конституцией… — Звучало это так, словно подобная мысль позабавила его своей новизной. — Ладно. Забирать вас, пожалуй, и в самом деле рановато.

Сначала надо подобрать еще улики. — Он выдержал паузу, затем вроде бы пришел к окончательному решению. — Ну, вот что, проваливайте. Но смотрите мне, города не покидать, понятно?..

Мы уставились на него, не вполне уверенные, что правильно его поняли.

— Ну-ну, шагайте, — повторил он почти добродушно и улыбнулся Джулии чуть ли не отеческой улыбкой, ласковой, насколько позволяло его огрубевшее лицо.

«Какой же смысл ждать, пока он не передумает?» — решил я, схватил Джулию за руку и поспешно потащил ее прочь, на юг по Пятой авеню, в сторону, противоположную той, куда мог бы тронуться экипаж. Мы сделали десять шагов, двадцать, тридцать. В конце концов я не выдержал и оглянулся. Бернс по-прежнему стоял подле экипажа и наблюдал на нами.

— Сержант! — вдруг заорал он во всю мочь и, рванув дверцу, показал своему подчиненному на нас пальцем. — Арестованные убегают!..

Я остановился, сжав рукой руку Джулии и развернув ее к себе, мы остолбенело уставились на инспектора — мозг отказывался понять, что происходит. Из окошка экипажа показалась голова сержанта в каске, и он тоже вытянул в нашу сторону палец. Нет, не палец — я увидел вспышку, услышал грохот и мимо, с визгом разорвав воздух у самой моей головы, пролетела пуля.

Теперь мозг наконец отдал необходимый приказ, и мы бросились бежать, спасая свою жизнь, а револьвер грохнул снова, пуля взвизгнула и отбила осколок с балюстрады каменного особняка как раз перед нами. И в третий раз прозвучал поразительно громкий выстрел, но мы уже добежали до угла; я успел оглянуться через плечо назад — Бернс очутился на мостовой и, схватив сержанта за кисть, выворачивал дуло револьвера вверх, разумеется, не для того, чтобы спасти нас, а потому, что вокруг было слишком много людей, испуганно застывших при звуке выстрелов.

Мы оказались на Сорок седьмой улице. Джулия одной рукой подобрала юбку, люди таращились на нас, а мы бежали, бежали изо всех сил. Какой-то человек вдруг отделился от подъезда отеля «Виндзор» на той стороне улицы и бросился по булыжнику нам наперерез, вытянув руку жестом, означающим «стой», и крича нечто невнятное. Но я поднял кулак, он поспешно остановился у обочины и позволил нам проскочить мимо. Квартал оказался длинным бесконечный ряд одинаковых домов из бурого песчаника, и где-то в середине его Джулия выдохнула с трудом: «Не могу больше…» Мы перешли на шаг, и я опять оглянулся. Множество людей смотрело нам вслед с тротуара, из окошек карет и с облучков повозок и фургонов, но никто больше за нами не гнался и нигде не было видно ни Бернса, ни сержанта, чего уж я вовсе не мог понять.

Наконец мы добрались до Мэдисон-авеню. У перекрестка появилась конка, идущая в южном направлении, я на ходу подсадил Джулию и сам вскочил следом. Конка двигалась не быстрее пешехода: бегом мы обогнали бы ее, но об этом не стоило и думать, к тому же здесь мы привлекали гораздо меньше внимания. Я заплатил за проезд, мы опустились на скамью и перевели дух, глядя в окно и вообще стараясь выглядеть по возможности неприметными. Но никому до нас и дела не было: пассажиры сидели, глазели на тихую улицу, кашляли, зевали, входили, выходили, шурша по толстому слою устилающей пол соломы — предполагалось, что она помогает обогреть ноги, только тепла она не давала никакого.

Подъехали к Сорок второй улице, как всегда шумной и суетливой; посреди улицы стояли два полицейских и регулировали движение. Один был долговязый, другой низкорослый, но оба отрастили себе солидные животы, выпиравшие из-под синих форменных шинелей. Конка сворачивала на восток, на Сорок вторую, и длинный фараон, стоявший у самых рельсов, посмотрел в нашу сторону, затем снял с головы шлем и заглянул в него. Мы поравнялись с ним, и я полюбопытствовал: что это он там разглядывает? Никогда в жизни, пожалуй, не был я так изумлен. Там, на дне фетрового шлема, лежало мое собственное изображение.

Рядом лежала и карточка Джулии — те самые полицейские снимки, что мы уже видели, но наклеенные на толстый картон. Только теперь я понял, почему фотограф буквально опрометью выскочил из подвальной комнатушки со своими пластинками. С той самой секунды он со всей скоростью, на какую был способен, множил и множил наши портреты. Мы еще тряслись в экипаже, мы слушали Кармоди, Бернса, Томпсона, а наши портреты уже раздавали в срочном порядке всем дежурным полицейским в городе: приказ разыскать и задержать нас Бернс отдал, еще когда мы были в его руках!..

Поймавшему нас обещали, видимо, продвижение по службе. Меня и фараона разделяло только стекло; наши взгляды встретились, он узнал меня и — поразительная история! — откровенно перепугался. Уж не знаю, что ему там наговорили про то, какой я опасный преступник, но вагон проехал мимо, прежде чем он опомнился и поспешно окликнул своего напарника. Тот крикнул что-то в ответ — слов я, разумеется, не разобрал — и они вдвоем побежали за нами по самой середине улицы.

Они бежали метрах в шести за конкой, бежали тяжело и неуклюже, и каждый одной рукой придерживал трясущийся живот. Сцена в точности повторяла неоднократно виденную мной в стародавних немых комедиях. Только на сей раз смеяться над ней совершенно не хотелось. Полицейские были настоящие, и, если только они поймают нас, мы угодим прямиком в тюрьму Синг-Синг. Ни кучер, ни кондуктор их еще не видели, но два или три пассажира уже обернулись, как и мы с Джулией, поглядеть, что происходит. Оставалось полквартала до вокзала Грэнд-сентрал, конка там наверняка остановится, и они нас догонят. Я соскользнул с сиденья, встал, потянул Джулию за руку и, притворяясь совершенно невозмутимым, двинулся к передней площадке.

Прямо перед вокзалом высоко над серединой улицы висел маленький, с двускатной крышей домик — станция надземки, и с обеих сторон Сорок второй улицы к нему поднимались лестницы. Это была тупиковая линия, видимо ветка от главной линии над Третьей авеню, и у меня зародился пусть не четкий план, но какое-то его подобие. Вверх к станции вело четыре лестничных марша, по два с каждой стороны улицы, все они сообщались между собой через платформу, и, взбежав по одной лестнице, мы получали известный шанс успеть сбежать по другой и ускользнуть от полицейских до того, как они поднимутся и спустятся вслед на нами.