В Храмов - Сегодня - позавчера

- Товарищ командир, разрешите обратиться?

- К пустой голове не прикладывают. Что у вас?

- Я майор Херсонов, это проверенные товарищи. Нам приходилось работать на том сортировочном складе и есть кое-какие соображения по возможному месту хранения боеприпасов наших калибров. Разрешите проверить!

- Это дело нужное, - кивнул я и протянул Херсонову свой МП-40 и два магазина. - Я тебе дам своего человека, знающего наш дальнейший путь. Если всё сложиться неудачно, он вас выведет в точку рандеву. Дерзайте! От вас будет многое зависеть. Иванкин! С ними!

- Есть!

Я застегнул разгрузку, взял "папашу", хлопнул Кадета по плечу:

- Уводи, Миша, тылы. Аккуратней!

- Постараюсь.

До пустыря добрался без происшествий, встретив лишь два раздетых трупа - освобождённые выпотрошили. На пустыре - колгота. Оборванцы носились меж куч оружия хватая всё подряд. Пришлось поорать. Они же тащили станковые пулемёты Максим. Куда, блин, их? Весят больше пяти пудов, боеприпас расходуют вагонами. Бросили и миномёты. А вот ручные пулемёты, автоматические, самозарядные винтовки, автоматы приказал брать даже неисправные - может на запчасти сгодятся. Но, этих видов оружия было немного. Основная масса - трехлинейки. Тоже годиться. Бойцы обвешивались оружием, как новогодние елки - для себя, для того парня, ну и про запас.

А майор нашел склад боеприпасов. Туда мы и направили свои стопы. На этом складе оставили лишь небольшую группу - они обливали кучи с оружием горючим, бочки которого прикатили шиловские, и поджигали - так не достанься же ты никому!

Склад боеприпасов был так же под открытым небом. И здесь уже шёл бой. Мы ударили противнику во фланг. Дерзкой штыковой атакой (незаряженные винтовки - это просто пики) отбросили немцев, закрепились и началось потрошение ящиков. Когда бойцы пополнили боезапас, Херсонов повел людей в атаку, отогнав немцев ещё дальше. Потом ещё атака, теперь под моим началом - отбили реммастерские, где стояли распотрошённые три немецких танка, два наших, несколько бронетранспортёров и десяток машин. На ходу был только один БТР. Сняли с них всё более или менее ценное, с помощью трофейной брони отбили контратаку. Погрузили трофеи в годный Ганомаг, остальную технику и помещения подожгли.

Среди освобождённых нашёлся механик-водитель и один командир танка - они и стали экипажем БТР. Я отослал их на склад под загрузку.

В это время прибежал вестовой от сапёров, что контролировали мост. К мосту подошла колонна автомобилей под охраной броневика с мелкокалиберной, но автоматической пушкой. Их подпустили поближе и грузовики расстреляли в четыре пулемёта. Броневик с ходу влетел на мост, пришлось взрывать вместе с ним. Взрыв ещё и поджёг облитый керосином мост. Шесть наших бойцов оказались отрезанными на том берегу, но решили не переплывать реку, бросив пулемёты, а принять бой.

- Пусть отходят! Живо! Пусть как угодно отходят! - закричал я. Сапёр побежал. Приказ мой всё одно бы опоздал. Хотя и положили много немцев когда расстреливали грузовики, но многие рассыпались по полю, перебежками сблизились и закидали оба пулемёта гранатами. Два пулемёта на нашем берегу не давали им переправиться.

- Пора сворачиваться! Херсонов! Семёнов! Алёшин! Закругляйте этот цирк! Отходим на заранее намеченные позиции. Алёшин, боевое охранение!

Мы покидали город. Конечно, мы ведь даже не планировали его брать. Это была чисто импровизация, хотя ведь почти взяли. Но, взять врасплох - одно, а удержать - это совсем другое. Тем более моим сбродом против этих ветеранов, прошедших всю Европу. Вон, у моста - в четыре пулемёта в упор били - а они и машины покинули с минимальными потерями и ребят моих угробили. А не побоялись бы в ледяную воду реки залезть - и этот берег бы взяли за полчаса. Не-е, хорош! Нагадили - бежать!

Позади нас пылал горизонт - мы подпалили всё, до чего дотянулись наши руки.

Я торопил людей, подгонял. Они не спорили, но движение не ускорялось - ночь, темень, дождь, слякоть, усталость и большой вес на хребте у каждого.

А всё-таки, неплохо мы подзатарились! Хотя планировали просто просочиться мимо. Да, это было бы лучше - скрытность это самая надёжная защита. Теперь мы разозлили зверя. Они от нас не отстанут. Нас стало больше - не спрячешься.

А, какого...! Мы освободили почитай батальон наших солдат, больше сотни немцев перебили или серьёзно поранили, нанесли им серьёзный материальный урон. Не для этого ли мы носим форму и звания? Это наш долг!

Я вздохнул. Надо что-то придумывать. Надо прятаться, раствориться в лесах, иначе война для нас быстро закончиться. Надо думать. Опять надо что-то придумывать. Ох, и тяжела ты, шапка маномахова! А в голове - черный шум от боли и усталости. Боже, как же мне плохо!

Развлекаемся балабольством.

Очнулся я уже на привале. Только со стоном сел - тут как тут - Оскальдович с котелком и кружкой:

- Завтрак, Виктор Иванович. Привал и завтрак.

- Угу, - кивнул я. Есть не хотелось совершенно, но надо.

Поел, прибежала наша медсестричка, разбинтовала меня и расплакалась. Мда-а! Рана на груди у меня начала чернеть, вокруг - зеленоватый ореол. Гнию заживо. Недолго мне осталось. Как яд гноя до сердца доберётся - каюк!

- Ладно, не реви! Спиртом промой, стрептоцидом засыпь, да завязывай, - велел я ей.

- Вас оперировать надо, хирург нужен - всхлипывала она, но ловко промывала рану.

- Надо. И не только меня. И много что надо ещё нужно. Не только хирург. Я бы от баньки и от Маньки не отказался бы.

Она уставилась на меня своими большими зарёванными глазами.

- Что? Живой я ещё. Ты делай, что должна.

- Вы умрёте.

- Я знаю, - усмехнулся я, - Все умрут. Рано или поздно. Ты не думай, я бессмертный. Меня бомбой не убило, танком не подавило, не дострелили, не добили, глядишь, не догнию. Я как те, живые мертвецы, что умереть не могут, пока клятву не сдержат.

- Какую клятву?

Я погладил её по щеке, мягкой, теплой, детской.

- Поклялся я перед Богом тебя, дочка, да и их всех до своих довести, вывести. Так что, пока не дойдём до особистов - не помру я. Ты рот-то захлопни, простудишься. И меня бинтуй живее - холодно что-то. Наверное, зима скоро.

Она споро работала, поджав губы. Потом обиженно сказала:

- Вот вы всё шутите, Виктор Иванович. Даже над тем, над чем шутить нельзя.

- Над всем можно. Стебаться, издеваться нельзя, а шутить можно. А над чем шутить нельзя?

- Над смертью. Над Богом.

- Над смертью, наоборот, нужно смеяться, иначе смертный ужас поглотит сердце. Это хуже смерти. А что Бог? Он сам тот ещё шутник. Ты черепаху видела?

- Ага. - она расцвела, но тут же увяла, - Только на картинке.

- Вот, я же говорю - шутник Он, - она закончила перевязку, я накинул свою протлевшую рубаху-гимнастёрку, - Тем более, что он мне простит, как внуку своему.