Павел Вежинов - «Если», 2001 № 08

Дышать грядущим — горькая услада!

Выбор пути России — центральная установка фантастики 90-х. С обретением свободы и расслоением державы будущее оказалось многовариантным и туманным. Впервые за многие десятилетия мы не знали, куда ж нам плыть, к какой цели.

В 1990-е много говорили о невозможности, исчерпанности утопического взгляда на будущее России. Но уже к середине 1990-х потребность в позитивном взгляде на завтрашний день стала очевидной. Утопии, как можно заметить, рождаются в самые трудные времена. Они — как герои — всегда приходят вовремя. Загнанный, запуганный и затюканный прессой, телевидением и деструктивной литературой читатель остро нуждался в позитивных идеях, в новой надежде на будущее.

«Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться» (А. Громов).

Утопия вернулась в Россию через… «альтернативную историю». Хотя, по большому счету, это, скорее, подмена утопии.

И первой мечтой постсоветской фантастики оказалось — построение (возрождение) просвещенной монархии. Василий Звягинцев, автор фантастической эпопеи «Одиссей покидает Итаку» (1990), подарил России православно-монархическую утопию. Можно сказать, что ставропольский фантаст открыл жанр «альтернативной утопии». Его герои, получив возможность перемещаться во времени, перекраивают российскую историю в соответствии со своими идеалами, заново творят историю — по «монархическому образцу».

Неожиданное продолжение эта идея обрела в творчестве Вячеслава Рыбакова, создавшего в 1992 году самую значительную монархическую «альтернативную утопию» — роман «Гравилет «Цесаревич» (1992). Петербургский фантаст нарисовал действительно впечатляющую модель вероятностной России, избежавшей октябрьского переворота 1917 года, и потому она осталась процветающей монархией, в основе которой лежит мощная этика. Вячеслав Рыбаков, в сущности, возродил в современной России монархическую утопию и первым подошел к идее имперского вектора развития России. Девятью годами позже, в рамках литературного проекта-сериала «Плохих людей нет», тот же писатель (под псевдонимом Хольм ван Зайчик) предложил еще один вариант альтернативной России — образованная в XIII веке Ордусь, своеобразный симбиоз восточной и русской культур. Каким-то чудом в начале 90-х прорвалась-таки единственная во всей постсоветской литературе утопия в чистом виде… Впрочем, «прорвалась» — громко сказано. Увы, вышедшая в Калининграде в 1993 году повесть Владимира Зуева «Кровосмешение» не была замечена центральной критикой (хотя тираж книги был немалый — 15 000 экз.). Повесть написана в соответствии с классическими канонами этого жанра. Из звездной экспедиции, стартовавшей в конце XX века, возвращается на Землю Владимир Навлинцев, но на планете прошло уже целое столетие. И вот пришелец из прошлого знакомится с миром будущего. «Неравномерность экономического развития на Земле еще сохраняется, она явилась основой существования нескольких политических конгломератов. Самый могущественный — Североатлантическое Сообщество, включающее Европейскую Федерацию, Североамериканскую Федерацию и Южноамериканскую Конфедерацию.

Содружество Евразия — самый мощный соперник Североатлантического Сообщества. Сюда входят Славяно-Тюркский Союз, Китай, Индокитайский Союз». Как вы догадались, это и есть бывший СССР, который «состоит из самостоятельных государств, имеющих тесные экономические и политические связи. Это бывшие союзные республики СССР и автономные, объявившие себя независимыми в период Великого Распада, кроме Молдовы, убежавшей в Румынию, и стран Балтии, а также Сербия, Черногория, Чехия, Словакия, Болгария и Польша. Административный центр — Ирпень, недалеко от Киева. Рабочий язык — русский».

Преобразилась не только политическая карта мира, но и Россия. Например, столица перебралась в западносибирский город Чаинск, а Москва стала «обычным краевым городом без льгот и привилегий. Представительная демократия самоудалилась, уступив место Народным Советам, «на которых все граждане поголовно имеют возможность высказывать свое решающее мнение по самым кардинальным вопросам государственной и общественной жизни». Существенные перемены произошли и в других сферах человеческой жизни. Например, исчезла форма обращения на «вы», а заодно и отчество. Теперь принято «матьчество». «Это в связи с обвальным ростом населения — во-первых, с культом матери — во-вторых», — поясняют утописты ошалевшему космонавту. Институт брака практически отсутствует, россияне будущего более раскрепощены в межполовых отношениях. Педагогика близка идеям Ефремова — здесь тоже принята система общественно-семейного воспитания. По большому счету, В. Зуев попытался реанимировать ефремовские идеи, подкорректировав их в соответствии со временем. «Кровосмешение» — неокоммунистическая утопия. Вероятно, не случайно время появления книги — 1993-й год. Кровавая осень 93-го — серьезная трещина в фундаменте новой России.

В 1990-е российская фантастика совершила неожиданный «мировоззренческий» финт. Именно фантастика взвалила на себя обязанность «найти выход из тупика» (А. Ройфе), в котором оказалась страна-к концу века. Фантасты уловили настроения изнасилованного государственным беспределом общества, тоску по сильной власти.

И вот тут начинается самбе интересное. Целое поколение авторов, вскормленных на неприятии государственной регламентации и тоталитарной идеологии, целое поколение преданных воспитанников и соратников братьев Стругацких внезапно развернулось на 180 градусов в своем отношении к Власти. Вчерашние «подпольные» борцы с Властью, с Системой оказались ее певцами. Мощная империя — вот идеал фантастов 90-х. Будь то монархическая или симбиотическая (союз с исламским миром или восточной культурой). Отечественная фантастика, по большому счету, вдруг вернулась к идеям фантастики советской.

В принципе, это хотя и грустно, но достаточно закономерно. Мы родились в Империи, здесь учились и росли, и как бы ни противостояли ее диктату, мы все ее дети. Россия 300 лет существовала в состоянии развивающейся Империи. Ненавидя ее, мы научились гордиться ее могуществом. Вчера мы могли диктовать миру свои условия. А сегодня России диктуют условия другие. Русским как никой другой нации трудно расстаться с иллюзиями, мы еще долго не сможем смириться с мыслью, что мы уже не Сила. Фантасты, являясь частью российского общества, всего лишь реагируют на ситуацию, когда страну поставили на колени. Реагируют эмоционально. Ведь это унизительно видеть стоящего на коленях великана. Сама имперская идея — защитная реакция, поскольку только сильная державность способна противостоять политической и, что очень важно, культурной экспансии Запада. Империя — антоним продажного безвластия, охватившего современное российское общество. И российские фантасты выстраивают свой «последний Бастион» из кирпичиков боли, нестерпимой обиды. Потому-то и большинство романов о будущем этого направления носят откровенно декларативный, программный характер. Один из самых показательных примеров — роман Вячеслава Рыбакова «На чужом пиру» (2000). Это в большей степени трактат о выборе оптимального пути в будущее для России, нежели художественное произведение. Питомец семинара Б. Н. Стругацкого провозглашает государственность, следование православным ценностям, противодействие «экономическому и культурному подавлению со стороны Запада», даже и ценой подавления собственных демократических институтов. Близкие идеи лежат в основе романа Андрея Столярова «Жаворонок». Книга Дмитрия Янковского «Рапсодия гнева» — бескомпромиссно-публицистическая отповедь «западному варианту» эволюции России. Лучший из исследователей механизмов Власти в нашей НФ Александр Г ромов от произведения к произведению утверждается в мысли, что только жесткая до цинизма власть способна организовать российское общество, удержать его от самоуничтожения. Эдуард Геворкян и Лев Вершинин рекламируют организующее начало имперского общества.