Айзек Азимов - Фантастическое путешествие (авторская книга)

— Я никогда не делал таких заявлений в печати. Просто раз или два рассказал коллеге, что когда я сосредотачиваюсь на анализе импульсов, то иногда чувствую, как мой собственный разум заполняется различными мыслями. Я пока не нашел способа определить, мои ли это собственные мысли, или же сигналы, идущие из моего мозга, резонируют с импульсами испытуемого.

— А такой резонанс возможен?

— Предполагаю, что да. Эти колебания способны порождать небольшие переменные электромагнитные поля.

— А! Так вот что, видимо, побудило академика Шапирова бросить эту фразу о ретрансляторе. Волны, распространяемые головным мозгом, всегда порождают переменные электромагнитные поля независимо от того, подвергаете вы их анализу или нет. Вы не резонируете — в обычном смысле этого слова — с мыслями другого человека, как бы интенсивно он в этот момент ни думал. Резонанс появляется, только когда вы углубляетесь в изучение волн при помощи специальной программы компьютера. Компьютер, по-видимому, и выполняет роль ретранслятора, усиливая волны, распространяемые мозгом испытуемого и проецируя их на ваш мозг.

— У меня нет доказательств этого. Только какое-то, промелькнувшее несколько раз, ощущение. Но этого совсем недостаточно.

— Все еще впереди. Человеческий мозг — самая сложная из всех известных субстанций.

— А как насчет дельфинов? — спросил Дежнев с полным ртом.

— Пустые надежды, — поспешил ответить Конев.

— Они понятливые, но их мозг полностью подчинен таким мелочам, как плавание, и в их головах просто не остается места для абстрактных мыслей, присущих человеку.

— Я никогда не занимался дельфинами, — равнодушно заметил Моррисон.

— У черту дельфинов, — нетерпеливо проговорил Конев. — Давайте сконцентрируем внимание на факте, что ваш компьютер после введения в него специальной программы может действовать как ретранслятор, передавая мысли наблюдаемого в ваш мозг. Если это действительно так, то вы, Альберт, необходимы нам как никто другой на свете.

Нахмурившись и отодвигая свой стул, Моррисон возразил:

— Даже если я и читаю чужие мысли при помощи компьютера — кстати, никогда этого не утверждал и, фактически, отрицаю — все же никак не могу взять в толк, какое это имеет отношение к минимизации?

Баранова поднялась и бросила взгляд на часы.

— Пора, — проговорила она. — Пойдемте навестим Шапирова.

Моррисон заметил:

— Мне абсолютно все равно, что он скажет.

— Вы увидите, — произнесла Баранова голосом, в котором слышались нотки металла, — он не проронит ни слова и одновременно будет чрезвычайно убедителен.

Моррисон держал себя в руках. Русские обращались с ним, сказать по правде, как с дорогим гостем. Если бы еще знать причину, по которой его сюда доставили, то вообще жаловаться было бы не на что. К чему они клонят? Одного за другим Баранова представляла своих сотрудников — первым Дежнева, затем Калныню, потом Конева. Но для чего она это делала, Моррисон догадаться не мог. Снова и снова Баранова намекала на необходимость его присутствия, ничего при этом не объясняя. Вот и Конев завел с ним разговор, но и он не внес ясности.

А теперь еще предстоял визит к Шапирову. Пока ясно одно — свидание с ним должно расставить все точки над i. После того, как Баранова впервые упомянула об академике двумя днями раньше на собрании, Моррисону стало казаться, что дух Шапирова витает над этим делом, словно сгущающийся туман. Именно он разработал процесс минимизации, именно он обнаружил связь между постоянной Планка и скоростью света. Именно он оценил нейрофизические теории Моррисона и именно он бросил фразу о компьютере в роли ретранслятора. По-видимому, эта фраза убедила Конева: Моррисон — и только Моррисон — сможет им помочь.

И Моррисону теперь ничего не оставалось, как только противостоять уговорам и аргументам, которые, станет выдвигать Шапиров. Если он докажет, что не сможет им помочь, то что они станут делать в этом случае? Угрожать или пытать? Или применять промывку мозгов?

При этой мысли Моррисон содрогнулся. Он не осмелился отказать им на том основании, что просто не хочет. Ему предстоит убедить их в том, что он не может. Определенно, такая позиция разумна. Ее следует держаться. Какое отношение нейрофизика имеет к минимизации? И почему они сами этого не видят? И ведут себя так, словно именно он, который еще сорок восемь часов назад даже не помышлял ни о какой минимизации, может чем-то им — единственным экспертам в этой области -1- помочь?

Они прошли уже довольно долгий путь по коридорам. Только после этого, углубившись в свои неприятные мысли, Моррисон заметил, что их стало меньше.

Внезапно он спросил Баранову:

— А где остальные?

Она ответила:

— У них есть своя работа. Вы понимаете, мы не всегда делаем только то, что должны.

Моррисон покачал головой. Да уж, болтливыми их не назовешь. Ни у кого из них не выжмешь и слова. Всегда держат язык за зубами. Наверное, у всех русских такая привычка выработалась за годы Советской власти. А может, это связано с их работой над секретным проектом: когда ученые не имеют доступа к исследованиям, проводимым их коллегами.

Не держат ли они его за всезнающее американское светило? Но ведь он, определенно, не давал для этого никакого повода. По правде говоря, он вообще считал себя очень узким специалистом, фактически не сведущим ни в какой иной области, кроме нейрофизики.

«Это прогрессирующая болезнь всей современной науки», — подумал он.

Они вошли еще в один лифт, который он разглядел в самый последний момент,  и поднялись еще на один уровень. Осмотревшись, Моррисон отметил для себя характерные черты, над которыми не властны никакие национальные различия.

— Мы в медицинском отсеке? — поинтересовался он.

— В клинике, — ответила Баранова. — Грот — это целый научно-исследовательский комплекс, обеспеченный всеми жизненно важными структурами.

— А зачем мы здесь? Меня что... — внезапно он осекся, охваченный ужасом промелькнувшей в голове мысли. «Они что, собираются накачивать меня наркотиками или какими-то еще препаратами?»

Баранова прошла немного вперед, остановилась и, оглянувшись, спросила раздраженно:

— Ну, что на этот раз вас так напугало?

Моррисон смутился. Неужели выражение лица так выдает его страхи?

— Ничего я не боюсь, — крикнул он. — Я просто устал от бесполезных хождений.

— А с чего ты взял, что мы шляемся? Я же сказала, что нам нужно увидеть Петра Шапирова. К нему мы сейчас и идем. Мы уже почти пришли.

Они повернули за угол, и Баранова подвела его к окну.