Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)

7. На пределе терпения

И вновь среди астронавтов воцарилось уныние, тем более невыносимое, что ему предшествовала вспышка надежды…

Они покидали архипелаг, долгожданно встреченный в космическом океане, — звездную систему, которую интеллект-автоматы признали потенциально опасной: один шанс из миллиарда был за то, что ее светило спустя несколько тысячелетий превратится в сверхновую.

Об этом рассказал им Кей, который после встречи с Фан-Ортом не счел возможным более скрываться.

«Гаранты», естественно, уже знали о нем и в своем большинстве встретили с плохо скрываемой неприязнью. Среди заданных ему вопросов один был самым острым:

— До каких пор интеллект-автоматы будут все решать за нас?

— За вас? — удивился Кей. — Но вы не уполномочены принимать решения! Кстати, решают не интеллект-автоматы, а коллективный разум, воплощенный в их программу.

— А где он, этот всесильный разум?

— Он и думать о нас забыл!

— Мы для него ничто! — зашумели астронавты.

— А что делаете на сфероиде вы, не человек и не интеллектавтомат? — вызывающим тоном спросил Корби.

Вопрос не застал Кея врасплох.

— Подумайте сами. Если я ни тот и ни другой, то какова моя миссия?

— Советник при интеллект-автоматах?

— Они не нуждаются в советах.

— Шпион «призраков»? — с издевкой спросил Фан-Орт, не забывший унижения.

Кей брезгливо поморщился.

— В этом меня уже обвинял Лоор.

— А может, он был прав?

— Не говори глупости, Фан! — вмешалась Орена и, обратившись к Кею, примирительно сказала: — Извините нас за горячность и отнеситесь с пониманием. Мы пока еще молоды. Но молодость быстро проходит. Сейчас нам некуда девать энергию, а что будет через десять, двадцать, сорок лет? В отличие от вас мы не бессмертны.

— Не абсолютизируйте бессмертие, — проронил Кей.

— Каким бы оно ни было, мы его лишены, — буркнул Фан-Орт.

Если бы астронавты знали, что Кей не меньше, чем они, торопит время, что сейчас он ближе к смерти, чем любой из них! Срок, отпущенный ему, ограничивался скудным запасом аккумулированной энергии: тончайшая нить направленного излучения, связывавшая сфероид с Гемой, оборвалась…

Энергетического резерва еще хватило бы, чтобы телепортироваться на Гему, но Кей об этом даже не думал: долг обязывал его до последней минуты оставаться на своем бессменном посту. Год два, мало ли что может произойти за это время! А потом он умрет во второй раз, теперь уже навсегда.

С печалью, растерянностью и удивлением он понял, что, вжившись в «бессмертие», оказался морально не подготовлен к завершению бытия. Кей, который останется существовать на Геме, уже не тождествен ему…

Таково было истинное положение дел. Но разве он мог посвятить в него астронавтов? Тем более, что сблизиться с ними до сих пор не удалось…

На Геме между людьми и «призраками» сразу же установились гармоничные отношения. Каждый человек знал, что в будущем сам станет «призраком». Таким образом, отсутствовала почва для противостояния. Понятия «человек» и «призрак» дополняли друг друга, как две равноценных ипостаси человеческой личности.

На сфероиде все обстояло иначе. Никто из астронавтов не мог после физической смерти стать «призраком», в этом случае нарушилась бы чистота эксперимента, проводимого коллективным разумом.

Вероятность того, что на планете, которая приютит «эмбриональное» человечество, существует природный источник волн Беслера, была ничтожна: этот феномен возник в результате катастрофы, постигшей Гему. Но не слишком ли дорогую цену пришлось заплатить предкам за «бессмертие» немногих уцелевших потомков?

Коллективный разум создал проект глобального преобразования энергии ядерного синтеза в энергию беслеровых волн. Этот проект был заложен в программу интеллект-автоматов, но из-за множества первоочередных задач его реализацию придется отложить на несколько поколений, так что обрести «бессмертие» смогут лишь праправнуки первых аборигенов новой Гемы.

Вот почему и астронавтам — невольным участникам эксперимента — уготовили незавидную участь смертных. Была тому и другая причина: энергии беслеровых волн, передаваемых с Гемы, на всех обитателей сфероида все равно не хватило бы. Кстати, по этой же причине жизнеобеспечением людей и эмбрионов занимались электронные интеллект-автоматы, а не сами «призраки». На одного из них — Кея — энергии хватало, но лишь до тех пор, пока не вмешался неучтенный фактор.

Ирония судьбы заключалась в том, что если Кей не доживет до конца эксперимента, то сам эксперимент потеряет всякий смысл. Этого, тем более, не следовало знать молодым людям, безосновательно считающим себя гарантами.

Ошибка была допущена с самого начала. Кто в ней виноват, Орт, скрывший от астронавтов свои истинные планы? Но он и сам не представлял всей правды: по сути с ним поступили таким же образом, поскольку доверия «призраков» он не заслуживал. А винить коллективный разум вообще бессмысленно: его логика недоступна индивиду.

И все же Кей не мог не спрашивать себя: как совместить высокие моральные принципы гемян, их совершенное представление о вселенской сути добра, с безжалостным экспериментом над теми, от кого он, «шпион призраков», сначала предпочел скрываться, а затем, опоздав, так и не смог добиться доверия?

Поколение, лишенное корней, продолжающее расплачиваться за ошибки отцов, — такими представлялись астронавты Кею, и он испытывал к ним чувство жалости. Даже к Фан-Орту…

На экране светозара медленно угасала звезда, с которой было связано столько несбывшихся ожиданий.

— Хочется разбить его вдребезги! — в сердцах проговорил ФанОрт, глядя на тускнеющую точку.

— Замолчи, Фан! Ты невыносим, — борясь с раздражением, откликнулась Орена.

— Мне плохо, Рен. Ты мой единственный друг, я люблю тебя. А ты отказываешься стать моей женой!

— Ох, Фан! Тебе же известно, что только на новой Геме…

— Кто выдумал этот идиотский запрет! И что произойдет, если мы его нарушим?

— Нельзя, Фан! — твердо сказала Орена. — Нашему примеру последуют другие, начнут рождаться дети. Интеллект-автоматы всех не прокормят.

— А как же было на Космополисе?

— Его уже нет, Фан. Ты сам это много раз повторял.

— Просто ты меня не любишь, — поджал губы Фан-Орт.

— Неправда, люблю. И мне тоже тяжело. Но приходится терпеть. Год, самое большее — два, и мы начнем новую жизнь.

— Год или два… Откуда ты знаешь?