Юрий Никитин - Далекий светлый терем (Сборник)

Я спросил осторожно, не давая разрастись надежде:

– Вы полагаете… Вы начнете пробивать Дверь?

Главный усмехнулся, но глаза его оставались колючими:

– Вы еще не высадились даже на Марсе!.. А мы уже основали там две колонии рабов-каторжников. И к звездам подбираемся. Дорогу в параллельные миры вы открыли раньше нас по чистой случайности. Это отставание мы ликвидируем в считанные недели!

Оборудование начало поступать к концу дня. Я был потрясен эффективностью императорской власти. Противоречить никто не смел, увязывать и согласовывать не приходилось, уже на второй день в храм Кроноса нагнали массу жрецов разных специальностей. Никто не возражал, не роптал, не ссылался на оставленную работу. Когда приходит пора государственной необходимости, кто говорит о своих правах? Впрочем, я уже видел права в этом мире.

Офицер с легионерами сторожил ходы-выходы, а за мной ходили два жреца, записывали каждое слово, каждый жест, взгляд. С помощью мощной ЭВМ жрецы-аналитики из касты авгуров расшифровывали, толковали.

В каждом зале теперь царила суета. Людей толпилось множество, словно здесь был не храм науки, а овощная база, куда прислали физиков-теоретиков. Время от времени кого-то уволакивали центурионы, на заднем дворе деловито пороли, заколачивали в колодки. Все происходило быстро, отлаженно, даже рутинно.

Подготовку к эксперименту взял под личный контроль сам император Прокл, по слухам. Теперь в институте постоянно мелькали преторианцы, по коридорам проплывали, шурша шелковыми занавесками, носилки высокопоставленных лиц, сенаторов, консулов, императорских фавориток. Однако вся полнота власти и полная ответственность лежала на Главном Жреце. Столкнувшись с ним в коридоре, я сказал потрясенно:

– Как вам все удается? Теперь верю, что в ближайшие месяцы вы откроете дверь в мой мир!

Главный посмотрел снисходительно, слабая улыбка промелькнула на его сильно похудевшем лице:

– В ближайшие месяцы? Через пятнадцать дней мир отмечает день рождения нашего августейшего императора! Вся империя в этот знаменательный день рапортует о достижениях. А мы должны, просто обязаны совершить прорыв в честь этой даты!

Он говорил громко, четко произнося слова. Я тоже ответил четко и отчетливо:

– Но не рискованно ли? Через полгода все бы прошло более благополучно, а так могут быть неполадки, аварии.

Главный снисходительно хлопнул меня по плечу, одновременно отстраняя с дороги:

– Тебе о чем беспокоиться? В нашем мире технология совершеннее вашей. К тому же мы отправим двух испытанных героев! Потом перебросим армию! Все миры должны ощутить могучую руку императора Прокла! А тебе обеспечено сытое существование от императорских щедрот. Живи и радуйся. Когда-нибудь тоже можем переправить обратно, хотя вряд ли у тебя самого возникнет такое странное желание.

– Благодарю за милость, – прошептал я ему в спину омертвевшими губами. – Я это учту.

К концу второй недели основная часть аппаратуры была смонтирована. Они спешили получить результаты, потому совершенно не разрабатывали теоретическую базу, оставив «это» на потом, а я не стал указывать, что это только часть необходимой аппаратуры. Она сработает лишь в том случае, если на «той» стороне будет ждать мощнейший приемник. Обязательно включенный!

Все равно скорость работы потрясала и даже тревожила. У нас ушли бы годы. Даже с готовой аппаратурой еще долго выдерживали бы натиск комиссий, убеждая, оправдываясь, уточняя, согласовывая. Куда проще здесь. Дан приказ – выполняй!

На следующий день империя готовилась ликовать по случаю дня рождения императора. В институте уже украшали лентами его статуи, готовили жертвенные столы. Император был приравнен к живому богу, ему полагаются жертвы не меньшие, чем самому Юпитеру, его предку. Я отправился проведать Тверда, место которого было на нижнем этаже вместе с охраной и младшими жрецами.

Тверд жил на положении младшего жреца. Правда, ночевал он не в институтской казарме, а снял квартиру в городе, где поселил Илону. Он бы вовсе не заглядывал в храм Кроноса, но здесь ему выдавали каждый день по золотому на прокорм, и Тверд, хоть и с проклятиями, но появлялся.

– Мне нужен славянин, с которым я прибыл, – объяснил я обоим сопровождающим.

Меня постоянно сопровождали два младших жреца. Когда-то они были легионерами, об этом сами рассказывали с гордостью, служили в особых десантных отрядах, которым запрещено брать пленных, теперь прошли переподготовку и занимали промежуточное положение между техниками и вышибалами.

– Мне нужен Тверд, – повторил я тому, который казался поразвитее. Его звали Агапом. – Если его здесь нет, придется поискать на квартире. Кто знает, где он живет?

Второй жрец, Петроний, рослый светлоглазый детина, похожий больше на викинга, захохотал:

– В это время твой Тверд уже сидит в третьей таверне! Он настоящий парень. Вчера разнес двери одного заведения, куда его пытались не пустить. Как он их отделал! Одного прямо в морг уволокли. И все законно: его спровоцировали.

Они довольно заржали. Я сказал решительно:

– Что делать. Придется искать в тавернах. Я давно не видывал друга.

Агап усмехнулся:

– Наше дело сопровождать тебя. Ограничивать приказа не было. Только потом не скажи, что это мы тебя потащили по скверным местам!

В первой таверне Тверда не оказалось, но нам сообщили услужливо, что гиперборей был тут, выпил кувшин пива, разбил нос сармату и сломал руку рабу хозяина, после чего заплатил ущерб и ушел без помех. Во второй таверне объяснили, что Тверд был совсем недавно. Здесь он выпил кувшин вина, съел бараний бок с кашей, подрался с центурионами – вон там замывают кровь – и ушел, никем не задержанный.

Мои жрецы радостно ржали. Тверд им нравился все больше. А я смотрел на этих бородатых мужчин, и сердце сжималось. Я их понимал, более того – видел свое отражение. В детстве не мог понять, почему после победы не перебили всех немцев, почему не нападали на страны, которые меньше нас, почему не пошлем Красную Армию освобождать негров. В том возрасте я отвергал симфонии и одобрял марши, я бы тогда выпускал книжки только про шпионов и войну, я бы снес все театры и заменил их стадионами, где играли бы в хоккей, футбол, дрались бы боксеры, самбисты, дзюдоисты, каратеки. Я не знал о гладиаторских боях, но если бы знал? Милое жестокое детство, выбирающее кратчайшую прямую. Дать обидчику в морду! Сокрушить! Прыгнуть выше всех, выжать самую тяжелую штангу! Вперед, к звездам! Мы самые сильные, значит – мы и самые умные, и во всем самые лучшие…

Римляне остались взрослыми детьми. Скорострельные пулеметы еще не говорят о взрослости их создателей. Дети дошкольного возраста иной раз лучше нас с вами разбираются в технике, блещут в математике, делают опыты по химии, но все равно это еще не люди, а только личинки людей. Имаго станут не раньше, чем пройдут через сложнейшую, мучительную раздвоенность души, через понимание Достоевского, через бог знает какие сложности, которым не сразу отыщешь название, но без которых нет взросления, нет человека. И никакой технический прогресс еще не говорит о прогрессе вообще.