Романовский Александр - Ярость рвет цепи

Поэтому волк не чувствовал гнева, а только боль и печаль.

Своих врагов он знал в лицо.

Размышления заняли не более нескольких секунд. Затем снег помех вновь раздвинулся в стороны. Голопроектор выплюнул в воздух поток света, красок и образов. Над каменным полом камеры образовалось светлое, слегка размытое по краям окно в иной мир. (Порой Курту казалось, будто вне его камеры ничего и нет вовсе) За окном обнаружились люди, небо над куполом, какое-то строение с массивными колоннами вдоль фасада. В том здании волк без труда распознал ратушу мегаполиса, в которой происходили еженедельные сессии Городского совета. Сам волк ни разу не видел строение “вживую”, но частенько наблюдал по головидению.

Именно там, на ступенях у фасада, а не в обитом бархатом зале, произносились самые радикальные речи, носившие несколько отвлеченный, но вместе с тем и оппозиционный характер, потому как внутри ратуши можно было говорить лишь о чем-то сугубо конструктивном (причем надо было иметь в виду, что за сказанное рано или поздно придется платить). Снаружи же все неудовлетворенные ораторы могли вволю потешить самолюбие, а заодно дать возможность прокормиться работникам масс-медиа.

Поэтому Курт ничуть не удивился, обнаружив и сейчас с десяток микрофонов. Собственно, в них не было особой нужды – голографические камеры оснащались встроенными сенсорами такой чувствительности, что могли уловить голос оратора, стой тот хоть на другой стороне улицы. Но суть была не в том. Каждый из микрофонов, приставленный к физиономии говорящего, красовался логотипом какой-либо компании. Тем самым подчеркивалось, что “контора” везде успевает и неизменно оказывается в гуще событий. Зрители же получали информационный хлеб из первых рук. Ну а чем его приправляли – это уже третий вопрос.

Говорящего Курт не знал. Это был высокий, статный мужчина с широким лицом. Его иссиня-черные волосы серебрились на висках. Мужчина был одет в солидный темно-синий костюм, говорил же внятно и уверенно:

“…то, что случилось, не должно повториться. Мы лишний раз убедились, насколько несовершенно пока наше общество. Погибли невинные люди, что бы ни говорили мои оппоненты… – Микрофоны, дрогнув, приблизились почти вплотную к лицу оратора. – Именно люди, потому что метаморфы являются такими же представителями homo sapiens, как и все остальные. Никто не смеет утверждать, будто им не присущи все права, изложенные в Декларации и обоих Пактах. Все остальное – демагогия и дискриминация (не суть важно, по какому признаку – цвету кожи, вероисповеданию или чему-то еще, что лишь предстоит отразить в международно-правовых актах). Никто не повинен в том, что волки существуют. И прежде всего – они сами. Мы стали свидетелями геноцида, который длится долгие годы. Сегодня имел место один из наиболее драматичных его эпизодов. Так не может продолжаться дальше. – Господин нахмурился и поглядел прямо в камеру. – Я, как председатель Комитета по гражданско-социальным вопросам, намерен поставить перед Советом готовый проект. Депутаты должны рассмотреть и утвердить резолюцию, которая впоследствии отправится в парламент. Наше правительство же просто обязано инициировать процедуру выхода из Конвенции, с дозволения которой происходят все эти зверства. Как мы видим, данный акт полностью противоречит основным принципам международного права, как и утверждали ведущие теоретики. Наша вина состоит в том, что мы не услышали их голосов… Поэтому, руководствуясь…” Звук и картинка исчезли.

Чем именно руководствовался убеленный сединами господин, волку узнать не довелось. Вначале голографическое окно скрылось за ставнями помех, после чего черно-белое облачко всосалось в проектор. Запись подошла к концу слишком быстро. Таран, похоже, продемонстрировал пленнику все, что хотел – ни больше и ни меньше.

Курт поглядел на безволосого.

Тот ухмылялся. Глаза, однако, были ничуть не теплее, нежели пару минут назад.

– У меня для тебя две новости, – сказал Таран. Губы двигались, выплевывая слова в гулкую пустоту камеры, одно за другим. – Даже не знаю, которая лучше. Во-первых, как ты уже понял, тебя официально признали мертвецом. – Хэнк без особого веселья рассмеялся. – Но этого было бы мало. Этому хитрому малому, – квадратный подбородок кивнул на голопроектор, – все-таки удалась его затея. Это уже во-вторых. Он протащил проект через Городской совет, и неделю спустя резолюцию одобрил парламент. Держава официально приостановила членство в Надзорном совете Конвенции, согласно которой твой народ подлежал истреблению. – Таран мгновение помедлил и закончил: – Поздравляю. Тебя амнистировали.

Однако Курт не чувствовал особого энтузиазма. Его амнистировали как виновного в преступлениях, которые не потрудился рассмотреть ни один судебный орган, так что неизвестно, были ли они совершены, а если даже и были, то задолго до рождения старейшины, не говоря уж о Курте. Да и какой ему был смысл радоваться, когда он, наверное, остался единственным представителем племени? Какой вообще смысл во всей этой законодательной чуши?!

Впрочем, смысл был. Посмертная амнистия во все времена превышала числом амнистированных прижизненную.

Так ведь гораздо удобнее.

Некоторое время волк и безволосый молчали, глядя друг на друга. Взгляды, скрещиваясь, скользили между прутьев решетки. Ни тот, ни другой не хотел отворачиваться первым. В этой игре Курту не было равных – не так давно он часами глядел на ровесников, утверждавших, что “пересмотрят его в два счета”. Но разве можно переглядеть холодные черные камни? Это было так же глупо, как и пытаться пересмотреть осколок настоящего обсидиана. У того нет ни глаз, которые можно отвести, ни шеи, чтобы отвернуться.

Поэтому Курт отвернулся первым. Ему хотелось услышать, что Хэнк скажет дальше.

Безволосый это понял.

– Они не показали ни единого кадра, – сказал он. – Ни тебе съемок с места событий, ни простых фотографий. Любая компания отдала бы половину уставного фонда за такой материал. Разве нет? Подумать только, целая стая! Любая сенсация бледнеет перед этим. И что же мы видим? – Таран помолчал, потом заговорил снова: – Они, повторяю, не показали нам ни единого кадра. Не промелькнуло ни одного отрывка старой хроники – времен восстания вашего брата… Хотя, если разобраться, в этом нет ничего удивительного. Если документальные съемки где-то и сохранились, их держат за семью замками. Наше государство желает позабыть о том, что случилось. Будто ничего и не было вовсе… Но сейчас, как мы видим, начинается нечто другое. Твои соплеменники отдали свои жизни не зря. Если где-то на планете остались волки, они могут спокойно выходить на поверхность…