Ольга Онойко - Доминирующая раса

Я забыла, что по моей руке от плеча к запястью стекает боевая лента.

И биопластик удесятерил силу удара.

Я много видела на своём веку обезображенных трупов. Меня уже не тошнит. Мне не снятся кошмары. С экстрим-операторами работают лучшие психотерапевты. Но всё-таки… я не оружие и не хищник, чтобы убивать. Мне не нравится.

Череп превратился в чашу с хлюпающей жижей из мозга, крови и обломков костей. У меня весь локоть был в ней.

Малыш уже винился: не рассчитал прыжка и перемахнул через голову пригнувшегося врага. Глупый нукта даже обиделся на меня. Подождала бы секунду, и тогда Малыш бы его разорвал надвое, вот!

Я позволила себе закрыть глаза.

Только сейчас осознала, что всё могло закончиться здесь. На «Вдохновении мести».

— Пошли, — сказала я. Получилось вообще без звука, но нукте было всё равно. — Пошли, Малыш.

Мы пролезли через щуп. Плечо у меня ныло. Синяки будут…

— Быстрее! — почти взвизгнула Инга, и её голос потерялся в вое сирены.

Тревога?

В чём дело? Что?

За моей спиной щуп спокойно завершал свою миссию — герметично закрывался и втягивался, сливаясь с бронёй «Искандера». Смыкались тяжёлые створки, шуршал металл. Небольшое, почти совершенно пустое пространство модуля насильственной стыковки отлично просматривалось. Чигракова стояла за проёмом межмодульных дверей и что-то кричала мне, но издалека не было слышно её голоса, а внутрикорабельная связь оглашала линкор тревогой.

Я вцепилась в Малыша.

Нукта прыгнул.

Я ещё увидела безумные глаза Инги, — и створки дверей сомкнулись.

Малыш вырулил хвостом, и мы сумели не врезаться в них. Я свалилась на пол, вблизи увидела, как когти нукты входят в покрытие, — Малышу падать не нравилось, — на миг потеряла сознание и очнулась уже в невесомости. Искусственная гравитация отказала.

Это могло значить только одно.

Что? — я не успела вспомнить.

Малыш закричал.

Он никогда не кричал так громко, стоя рядом. Уши мои берёг…

Страшный и безнадёжный крик. Я бы предпочла не знать того, что знал нукта с его идеальным ощущением пространства, но мы с Малышом сейчас были сцеплены как никогда тесно, и все его чувства немедленно оказывались моими. «Искандер» получил несколько залпов огромной силы. Вражеский корабль от такого разорвало бы на части, но многомодульный линкор рассеял энергию взрыва без особого вреда для себя. Только несколько внешних модулей отпали…

Доставшийся нам отсек успел изолировать помещение, где теоретически могли находиться живые организмы. То есть мы. Мы здесь находились, и нас изолировали, потому что мы подлежали эвакуации.

Мы здесь были одни. В железной скорлупке, где стремительно издыхала система жизнеобеспечения. В самом глубоком из всех глубоких космосов.

В гробу.

С другой стороны, хорошо, что мы успели попасть в модуль нашего линкора. Из цйирхты бы нас точно эвакуировать не стали… хотя не факт, что и отсюда вытащат.

Сброс отсека не происходит мгновенно.

Он происходит почти мгновенно.

И в исчезающий интервал этого «почти» был сигнал тревоги, который я не услышала. Остальные успели уйти в другой модуль. Они не могли меня ждать.

Язви их. Тридцать раз.

Ненавижу.

Они меня не бросили, нет, не бросили. Они просто спаслись. А я — не спаслась.

Погас свет.

Красный аварийный свет погас.

Это программа такая, модули автономны, в сброшенном первый приоритет получает жизнеобеспечение. Обеспечение нашей жизни. Свет для жизни необязателен.

В полном мраке я слышала, как когти Малыша врезаются в пол. Плавать в воздухе, как я, он не собирался. Он не знал, что делать, и чувствовать растерянность такого большого и грозного существа было ещё хуже, чем оставаться совсем одной.

Я же не боюсь темноты.

Никогда не боялась. Даже в детстве. Не было фобии.

Меня старший брат запирал в ванной и выключал свет. Он-то боялся темноты и хотел, чтобы я заплакала. А я хохотала над ним. Я не боялась. Тогда он вытаскивал меня за плечи, швырял об стенку и кричал: «Ящерица! Дохлая морда!» Первое ему казалось обидным, а мне — нет. Я всегда любила ящериц. По мне и не скажешь, правда?

…о чём я думаю?

…а вот «дохлая морда» было очень обидно. Сердце замирало от обиды, и я действительно начинала плакать. Правда, думала, что не плачу. У меня очень слабо иннервирована кожа лица. Я не чувствовала бегущих слёз и не понимала, чему он радуется, если я не плачу… Я была третьим ребёнком. Меня решили родить для того, чтобы получить бесплатную квартиру, тогда объявили программу, государство выделяло жильё многодетным семьям. А я получилась дефективной. И ничего нам не выделили, потому что выделяли только гражданам в третьем поколении — с этим был порядок, — и со здоровой наследственностью. У нас в семье никогда не рождалось уродов. Мать с отцом делали анализы на совместимость, и всё вышло отлично; да какие там анализы, когда двое детей уже родилось здоровых. И подумать не могли, что третьим получится такое, как я.

Я слышала, что родители больше любят младших детей, больше любят тех, кому приходится туже, кто не так успешен.

Ха.

Не люблю думать об этом. Но когда мне плохо, всё время вспоминаю. Последний раз я об этом думала, умирая во фронтирской пустыне, — думала, что моя мать наверняка избавилась от моих фотографий.

На сколько хватит в модуле кислорода?

При такой температуре это не особенно актуальный вопрос. Потому что погибнуть от переохлаждения мне светит куда раньше, чем задохнуться.

Кому суждено замёрзнуть, того не зажарят.

Температура быстро падала. Под одеждой биопластик пытался сохранить нормальную, но на мне был только контур, не полный костюм. Где-то кожу почти обжигало, где-то кусал мороз. И это ещё при дополнительной регулировке. Защитный костюм не был специально рассчитан на обогрев. Батареи уже садились.

По крайней мере, потерять от отморожения пальцы мне не грозит. Пластику можно распорядиться насчёт того, что именно греть… ну я молодец. У меня что-то в голове перепуталось насчёт абсолютного нуля — минус двести семьдесят три он или всё-таки триста семьдесят три? Или вообще не семьдесят? — замёрзну я, в общем, вместе со всеми пальцами и с биопластиком. После такого даже несчастное вещество не реанимируют…

Бедный мой Малыш. Даже года не прожил на белом свете.

Его-то холод пока не пугал. Мой дракончик, и бодрствуя, мог выдержать втрое более жестокий, а в спячке — того хлеще…

Я не хочу.

Просто не передать, как же я не хочу. Клятый Морган, клятая конспирация, если б я знала, что всё рассчитано, что есть второй фронт!