Сергей Герасимов - Сострадание к врагу

– Сколько еще осталось людей?

– Трудно сказать. Тысяч двадцать или двадцать пять в этом городе. Может быть, еще столько же в деревнях. Но не больше. Нас осталось слишком мало, чтобы сопротивляться. Даже если бы мы хотели сопротивляться.

– Сопротивляться кому? – спросила Йец. – Это же безумие! Кому выгодны фабрики счастья? Кому может быть выгодно вымирание целой планеты?

– Я ведь сказал тебе. Это молодые и красивые люди, которые подобно тебе, очень долго не стареют. Если ты не такой, как все, и если тебе не нравятся фабрики счастья, то однажды они встречают тебя и предупреждают тебя. Если ты не меняешь своего мнения, то вскоре тебя находят мертвым. Поэтому у нас не любят молодых и красивых. Поэтому я и подумал, что ты пришла меня убить.

– То есть, – спросила Йец, – тебя уже однажды предупреждали? Я правильно поняла?

– Да. Два месяца назад. Когда-нибудь они придут за моей жизнью.

– А что же делает полиция?

– Формально она еще существует. Но я не представляю, чем она занимается.

Вернувшись домой она рассказала о том, что узнала.

– Так ты говоришь, все они молоды и красивы? – задумчиво переспросил Капитан. – Значит, кое-что мы уже о них знаем.

– Они молоды потому, что никто из них не употребляет искусственное счастье, – сказала Йец. – Поэтому они стареют не так быстро, как все остальные. По-моему, это очевидно.

– Да, но человек в сорок или в шестьдесят лет тоже может быть полезен. Почему они не используют людей зрелого возраста?

– Потому что это убийцы, боевики. Они должны быть молодыми и сильными.

– Возможно, – согласился Капитан.

– А я думаю, – сказал Денисов, – что они специально набирают молодых и красивых, для того, чтобы их узнавали и боялись. И для еще того, чтобы свои не воровали искусственное счастье: тогда они сразу бы постарели и воровство было бы заметно. Если кто-то из своих неожиданно постареет, ему камень на шею – и в море. Нормальная версия, правильно?

– Бедный Сиф! – вспомнила Йец, – Его ведь могут убить в любой момент! Мы просто обязаны его защитить.

– Мы ведь не можем дать ему охрану.

– Да, но мы можем пригласить его сюда, к нам.

– Кто он вообще, твой Сиф?

– Моя первая любовь, – ответила Йец. – Он пытался меня спасти, когда я была в рабстве на планете Хи, и едва не поплатился жизнью. То есть, он был не сам, на Хи прибыла целая миссия, которая выкупала несовершеннолетних девочек-рабов. Кого-то они смогли спасти, а кого-то нет. На той планете жили только женщины, которые воспроизводили сами себя, копируя свои хромосомы.

– У них не было мужей?

– Вместо мужей у них были человекоподобные роботы, на вид неотличимые от настоящих мужчин. Они помыкали этими андроидами, как хотели, и порой даже убивали их. Девочек-рабынь они использовали для чего-то вроде гладиаторских боев. Женщины планеты Хи были жестоки и несговорчивы, но, с другой стороны, умны и справедливы. Я у них многому научилась.

– Например? – спросил Денисов.

– Например, научилась метать нож. Вот такой, смотри.

Она достала круглую металлическую пластинку безо всякого лезвия.

– Это нож? – удивился Денисов. – По-моему, это дискета.

Йец метнула круглый предмет так, что он просвистел в нескольких сантиметрах от уха Денисова.

– Теперь убедился?

Нож торчал в стене. Его лезвие пробило мраморную плиту.

– Но только что не было никакого лезвия!

– Так удобнее. Как только нож касается препятствия, лезвие выдвигается со скоростью пули.

– А если бы этот нож коснулся моего уха?

– Исключено, – возразила Йец. – Когда я бросаю, я не могу ошибиться ни на миллиметр. Это абсолютный навык. Я могу бросать из любого положения и даже с завязанными глазами.

– Сколько лет ты тренировалась?

– Я вообще не тренировалась. К этому ножу полагается программное обеспечение. Когда программа активирована, я записываю навык непосредственно на свой мозг. У меня ведь качественный имплантат, гораздо лучше той дешевки, которая прилипла к твоему виску.

Этим вечером, когда небо начало темнеть, она снова направилась к Сифу. Денисов собирался пойти с ней, но у него поднялась температура, и ему пришлось остаться в постели. Она не хотела идти одна, поэтому взяла с собой Тома.

– Мне нельзя выходить на улицу, – напомнил Том.

– Сейчас вечер, улицы пусты, вряд ли кто-то тебя увидит. А если и увидит, то мне наплевать. Законы здесь давно не действуют.

– Госпожа чего-то боится?

– С чего ты взял?

– Тогда зачем она берет меня с собой?

– Я не то, чтобы боюсь, но, как бы тебе это сказать… Я опасаюсь. У меня нехорошие предчувствия. Этот человек мне очень дорог, и я хочу его спасти. Когда мы были молоды, мы любили друг друга. Ты знаешь, что такое любовь?

– Я не хочу отвечать на этот вопрос.

Она остановилась.

– Том, неужели ты в кого-то влюблен?

– Это не важно.

– Надеюсь, не в меня?

– Нет, не в вас, госпожа. Я бы не посмел. Но я такой же человек, как и все остальные. Дома у меня осталась девушка. Я надеюсь, что когда-нибудь она тоже станет вашей рабыней.

– Ты давно ее не видел?

– Восемь лет. Но она будет ждать меня до самой смерти.

– Счастливая, – сказала Йец. – Жаль, что здесь нет брошенных автомобилей, как в Куриоа. Приходится тащиться пешком.

Час спустя они подошли к дому, где обитал Сиф. Том принюхался.

– Что такое? – спросила она. – Ты кого-то чувствуешь?

– Здесь были люди. Но они ушли.

– Ты уверен?

– Они приходили сюда сразу после вас, госпожа. А потом возвращались еще раз. Их было трое.

Йец замерла и втянула воздух.

– Ты прав. Кажется, я чувствую запах двоих. И запах крови. Оставайся за моей спиной. Двигайся тихо.

Две тени скользнули в неосвещенный подъезд. Стайка роусов, мелких зверьков, напоминающих бесхвостых белок, метнулись в стороны, царапая камень когтями. Поднявшись на шестой этаж, Йец остановилась, задержала дыхание и прислушалась.

– Здесь никого нет, госпожа, – сказал Том. – Ни одного живого человека.

Она вошла в квартиру; дверь не была заперта. Включила свет и на мгновение закрыла глаза. Вся мебель в комнате была перевернута или разбита. Пол и одна из стен были запачканы кровью. Сиф лежал на полу с ножом в груди. Его глаза были открыты. Зрачки стали молочно-матовыми; такими всегда становятся зрачки тиберианца-мужчины, который умирает в бою.

– Они зарезали его, как животное, – прошептала Йец.

– Нет, госпожа. Я чувствую запах крови двоих человек. Он сражался за себя. Он умер, как мужчина.

Она подняла с пола нож с выдвинутым лезвием. Лезвие сразу втянулось, ощутив тепло человеческой ладони.