Евгений Прошкин - Механика вечности

Я взял в руки новую карточку и уже собрался положить ее назад — на ней был изображен неизвестный домище, построенный с большим чувством собственного достоинства, но совершенно без вкуса, — как вдруг что-то заставило меня передумать. Я присмотрелся к зданию, особое внимание уделяя окнам. Вид мраморных наличников рождал неуловимый отзвук чего-то пережитого, ощущение того, что однажды к этим гладким поверхностям я уже прикасался.

— Тихон! — взволнованно позвал я.

— Брось, Мишка, денег-то нету.

— Зачем деньги? — Брови женщины отобразили график какой-то немыслимой функции. — Открытки бесплатно, — сообщила она, растерянно улыбаясь. — Берите, какие понравились.

— Тебе эти окна ничего не напоминают?

— Они, — подтвердил Тихон, взглянув на фотографию.

Я перевернул карточку в надежде найти адрес дома, но на обороте было написано только одно: «Москва».

— Где он? Что это? — потребовал я, тряся открыткой у самого носа женщины.

— Дворец правосудия, — ответила она, вконец смутившись.

— Адрес, адрес!

— Площадь Мира, метро «Площадь революции», — не задумываясь сказала она. — Хотите съездить?

— Можно взять?

— Нужно. Вы сами-то откуда? Говор у вас необычный.

— Издалека.

Мы устремились вниз по дорожке так быстро, что Тишка едва поспевал.

— Я понимаю — Дворец бракосочетаний, а вот Дворец правосудия… Инквизицией попахивает. Да и кого тут судить, у них куда ни сунься, везде все бесплатно.

— А что, если они у себя коммунизм построили? — осенило меня.

— Останься и проверь, — посоветовал Тихон.

Архитектор схитрил: вместо того чтобы возводить новое здание, он до неузнаваемости реконструировал старое. Гостиница «Москва» подросла на несколько этажей, сменила облицовку и обзавелась граненым, как винтовочный штык, золотым шпилем. Теперь она звалась Дворцом правосудия, что, учитывая близость известного комплекса на площади Дзержинского, представлялось двусмысленным.

У парадного входа бдили два милиционера, определенные сюда скорее для проформы — ломиться во дворец и так вроде никто не собирался.

— Тишка, не вертись, — строго предупредил Тихон.

— Постой, — схватил я его за рукав.

К дому подъехал гробоподобный автомобиль, имитирующий лимузин, и на его заднем сиденье колыхнулась какая-то фигура. Пассажир поставил ногу на тротуар и тяжко, враскачку выбрался из салона. Человек стоял к нам спиной. Он был сед, сутул и тучен.

— Ты чего? — насторожился Тихон.

— Сейчас. Обернется или нет?

Мужчина помедлил, словно решая, заходить ли ему в здание или сесть обратно в машину, затем, одернул пиджак и направился к мраморному крыльцу.

— Никак себя увидел? — спросил Тихон.

— Не знаю.

— Ну так крикни. Если что — успеем смотаться.

— Не хочу. Пошли.

— Правильно. Возьми-ка, — он незаметно передал мне узкий нож с массивной металлической рукояткой. — От Мамы осталось.

— Зачем он мне?

— Мало ли. Пригодится.

Седой одолел две широкие ступеньки, и милиционер распахнул перед ним идеально отполированную дверь. Мужчина что-то ему сказал и ступил на ковровую дорожку, начинавшуюся от самого порога. Он так и не обернулся.

Тихон не обманул — здесь было то же самое. Любая тропинка вела к катастрофе, в каждом тридцать восьмом на месте Москвы тлела черная дыра — вылизанные ветром обломки, трагически ничтожные останки чего-то большого и бесконечно близкого. Убиенный город лежал на ничейной поверхности без упокойной молитвы, без надежды на погребение. Зазубренные края колотого камня врезались в мягкую подошву кроссовок, и от этого казалось, что земля, пестрое утрамбованное крошево, пытается обратить на себя внимание. Чем мы могли ей помочь? Даже оплакать ее мы были не в силах.

Тишка присел на корточки и подобрал несколько сувениров: кусочек зеленого стекла, круглый пятнистый камушек и окислившуюся гильзу.

— Возьму с собой, — сказал он.

Тихон долгим взглядом посмотрел на мальчика и расчехлил пулемет. Брошенная газета рассыпалась на отдельные страницы и прилипла к сырому бетону, только лист с передовой статьей под жизнеутверждающим заголовком вяло потащился куда-то вдаль, пока не накололся на гребенку из острых прутьев.

— Думаю, пора, — молвил Тихон и зашагал к темному отверстию в стене. — Жди нас, не отходи, — приказал он мальчику.

В бункере было тепло и влажно, по стенам стекали крупные прозрачные капли. Из подвала доносились слабые отзвуки чьей-то речи. Толщу тяжелого воздуха пробивали только ударные гласные, поэтому далекий разговор был похож на неторопливую перекличку.

Мы на ощупь добрались до лестницы и стали спускаться, пока не оказались на площадке, освещенной двумя керосинками. Я достал нож и сунул его в правый рукав, потом подумал и перепрятал в левый — на случай, если придется с кем-то здороваться.

Внизу нас ждал незнакомый часовой с автоматом наперевес. Его лицо выражало недоумение и готовность нажать на спусковой крючок.

— Пароль, — потребовал он, заранее зная, что мы не ответим.

— Позови Петровича.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул часовой в глубину коридора.

— Я же сказал, Лиманского, — строго произнес Тихон.

Ближняя дверь отворилась — из-за нее послышался стук сдвигаемых стаканов. После короткой паузы гортани горячо выдохнули, и одна из них недовольно спросила:

— Какого хера?

— Тут пришли, — кротко пояснил боец.

— Чего? — Кто-то высунулся наружу и, разглядев в полумраке Тихона, всплеснул руками. — Вот так да! Живой!

Голос принадлежал Куцапову, да и фигура, в особенности голова, были его. Мужчина устремился к нам, и, как только он поравнялся с одной из висевших на стене ламп, я окончательно убедился, что это Колян.

— Где тебя носило? Мы уж обыскались! Иван Иваныч рвет и мечет!

— Дату забыл, — сказал Тихон, украдкой посмотрев на часы. — Ну, здорово!

Они обнялись, и я невольно заулыбался. Дважды убитый приветствовал неродившегося — в этом было что-то оптимистическое и вместе с тем потустороннее. Я протянул руку, но Колян лишь недоуменно покосился на Тихона.

— Ты его проверил?

— Свой человек.

Куцапов меня не помнил. Я не знал, радоваться мне или огорчаться и как вообще это объяснить. Опять новая версия? Значит, Ксения не здесь, а где-то там, в другом тридцать восьмом, в другом бункере, с другими партизанами. А граната — где она?

— Четыре минуты, — бросил Тихон.

— Ты о чем? — осведомился Куцапов. — Почему без Кришны?

— Он скоро вернется.

— У вас же синхронизатор один на двоих.

— Еще раздобыли.

— И ствол у тебя какой-то не наш. — Куцапов достал пистолет, будто сравнивая его с оружием Тихона, но убрать почему-то забыл. — Где прибарахлился?