Брайан Олдисс - Зима Геликонии

Резкий тон Шокерандита заставил солдата поднять глаза и внимательно рассмотреть лицо пришедшего. Потом, сохраняя прежнее непроницаемое выражение, стражник спросил:

— Вы хотите сказать, что вы — Лутерин Шокерандит?

— А разве ты не знаешь, что я долго отсутствовал дома, эдакий ты болван? Ты что же, так и будешь держать нас в этой конуре?

В ответ солдат позволил себе окинуть новую приземистую фигуру Шокерандита одним быстрым, но исполненным презрения взглядом:

— Повозка доставит вас в дом, сударь.

Когда стражник отвернулся, Шокерандит, все еще оскорбленный тем, что его не сразу узнали, резко спросил:

— Мой отец дома?

— В данный момент нет, сударь.

Стражник приложил руку рупором ко рту и прокричал приказ рабу, который промелькнул где-то в глубине сторожки. Через некоторое время из снежной круговерти выкатился кабриолет, запряженный парой лойсей, на спинах которых уже успел скопиться снег.

Ворота отделяла от старинного поместья примерно миля, занятая тем, что ранее и всегда именовалось Виноградником. Теперь это была просто круглая пустошь, пастбище, где бродили поместные лойси.

Шокерандит выбрался из повозки. Снег немедленно набросился на них, вырвавшись из-за угла дома, словно поставил перед собой задачу превратить людей в лед. Женщина закрыла глаза и вцепилась в кожаный рукав Шокерандита. Ориентируясь на призрачные очертания дома, они поднялись по широкой лестнице к обитым железными полосами входным дверям. Над их головами звенел в далекой вышине колокол, сквозь снег звуки доносились как из-под воды. Другие колокола, еще более далекие, вторили этому звону.

Дверь перед ними раскрылась. Показалась неясная фигура стражника, который помог им войти. Снег немедленно прекратился, звон колоколов тоже стих, внешние звуки умерли — за спинами молодых людей на дверях задвинули засовы.

В темном холле, полном гулкого эха, Лутерин обменялся парой слов с невидимым слугой. Высоко на мраморной стене горела лампа, но ее свет не распространялся дальше границ собственного отражения в словно подернутой изморозью стене. Они побрели наверх; ступени под ногами протестующе скрипели. Тяжелая штора преградила им путь, словно символ власти и тайны, но ее медленно отвели в сторону. Они вошли и застыли в ожидании, глядя, как слуга зажег лампы и с поклоном удалился.

Запах в комнате стоял нежилой. Шокерандит подкрутил фитиль в лампе. Просторная комната, низкий потолок, ставни на окнах безуспешно пытаются отгородить их от ночи, кровать... Они принялись стаскивать с себя грязную одежду.

Они провели в пути тридцать один день и после Снарагатта редко спали больше шести часов в сутки, чаще меньше, в зависимости от того, как близко, по мнению Уундаампа, полиция подбиралась к ним. Их лица почернели от обморожения и страшно осунулись от усталости.

Торес Лахл взяла с кровати одело и приготовилась улечься на полу. Но Шокерандит забрался в кровать и поманил ее к себе.

— Теперь ты будешь спать со мной, — сказал он.

Она стояла перед ним, и взгляд ее по-прежнему туманила усталость после долгого пути.

— Скажи, что это за дом?

Он улыбнулся.

— Ты и сама знаешь, где мы. Это дом моего отца в Харнабхаре. Все наши беды позади. Теперь мы в безопасности. Забирайся в постель.

Она попыталась улыбнуться в ответ.

— Я твоя рабыня и потому повинуюсь, господин.

Торес легла рядом с ним. Ее ответ не порадовал Лутерина, но он обнял ее и занялся с ней любовью. После этого он немедленно провалился в сон.

Когда девушка проснулась, Шокерандит уже ушел. Она некоторое время лежала и смотрела в потолок, пытаясь понять, для чего Лутерин оставил ее одну, предоставил самой себе. Она чувствовала, что не может заставить себя выбраться из уютной постели, взглянуть в лицо тем переменам, что ожидают ее. Лутерин хорошо к ней относился, не более; на этот счет у нее не было сомнений. Она же могла позволить себе испытывать только ненависть к нему. Его небрежное обращение с ней, то, что он отдал ее этому животному в санях, это унижение все еще было свежо в ней, и это был лишь последний из таких примеров. Конечно, он не хотел унизить ее специально; просто обращался с ней как с обычной рабыней, придерживаясь принятых традиций.

Она имела все основания надеяться на то, что он решит восстановить ее положение в обществе. Она больше не будет считаться рабыней. Но если для этого потребуется выйти замуж за него, за убийцу ее мужа, она вряд ли сможет пройти через нечто подобное, пусть это и явилось бы залогом ее безопасности.

Кроме того, дом, куда привезли Торес, пугал ее, и это нисколько не улучшало ее настроения. Казалось, здесь в углах притаились призраки, всюду чувствовался холодный, враждебный дух.

Перевернувшись в огромной кровати, она увидела, что ее пробуждения уже давно молчаливо дожидается девушка-рабыня, стоящая на коленях у дверей. Торес Лахл села в постели, натянув на обнаженную грудь простыню.

— Что ты здесь делаешь?

— Господин Лутерин приказал мне помочь вам выкупаться, когда вы проснетесь, госпожа.

Девушка поклонилась.

— Не называй меня госпожа. Я такая же рабыня, как и ты.

Услышав такой ответ, девушка заметно растерялась. Обдумывая ситуацию и не переставая удивляться, Торес Лахл нагишом выбралась из постели. Потом величественно подняла руку.

— Помоги же мне! — приказала она.

Покорно кивнув, девушка повиновалась и проводила Торес Лахл в ванную, где из медного крана текла горячая вода. Как объяснила рабыня, все поместье отапливалось биогазом, в том числе производился нагрев воды.

Погрузившись в роскошно-теплую воду, Торес Лахл рассмотрела свое тело. После тяжелого путешествия оно отчасти утратило массивность. На бедрах медленно заживали царапины от когтей Уундаампа. И что хуже всего, она подозревала, что, возможно, беременна. От кого, она не могла сказать точно, но благодарила Прародительницу за то, что связи между ондодами и людьми никогда не давали приплода.

Борлдоран и ее родной город Олдорандо остались где-то далеко, за тысячу миль отсюда. И если ей доведется когда-нибудь увидеть родной край, то лишь благодаря невероятно счастливому стечению обстоятельств. Жизнь женщины-рабыни, как правило, тяжела и коротка. Торес хотела расспросить об этом девушку, которая помогала ее омовению, но почла за лучшее держать язык за зубами. Если Лутерин решит жениться на ней, ее участь изменится, станет в тысячу раз лучше.

Что он скажет? О чем попросит? Сделает ли предложение? Ей придется пройти через все, о чем он ее попросит.

После того как служанка вытерла ее полотенцем, Торес надела принесенную для нее мантию-сатара. Потом снова улеглась в кровать и погрузилась в состояние паука. С тех пор, как они покинули Ривеник, она в первый раз обращалась к миру духов. Там, внизу, существовал дух ее мужа, висящий в обсидиане, последняя инстанция для нее, искра во тьме, зовущая ее к себе.