Стивен Холл - Дневники голодной акулы

Она легонько толкнула меня плечом:

— Вот это да!

— Но конечно, той огромной акулы я тоже боялся!

— Ш-ш-ш, — сказала она, — не то все испортишь.

Я просунул руку у нее за спиной, обняв ее за плечи, и она прильнула к моей груди.

— Прощаешь меня?

— Ты был такой задницей.

— Ну вот, мне теперь немножко полегчало.

— Да, но ты же не мог долго таким оставаться, правда?

— Не мог, — сказал я. — Это ты точно подметила.

— Ты так себя вел, потому что чувствовал себя в западне.

— Эмоционально? Да.

— Это все равно.

Я провел пальцами по ее мягким черным волосам, а она сцепила руки, обвив ими мою талию. Нас овевал ветерок, море мягко покачивало лодку из стороны в сторону.

— Хочу тебе кое-что сказать, — начал я.

— Давай.

— Но я не хочу показаться идиотом.

— Хорошо.

— Не обидишься?

— Хм.

— Ну… Только не обижайся!

— Давай.

— Хорошо. Я имею в виду — то, что с нами произошло, — это ведь случилось не просто так? Не только для того, чтобы поймать акулу?

Скаут отклонилась в сторону и посмотрела на меня:

— Я же говорила, что нет.

— Ты много чего тогда говорила.

Скаут снова прильнула ко мне, и несколько минут мы так и сидели, не двигаясь.

— Помнишь, когда ты вчера проснулся, то сказал удивительную вещь? Ты сказал, что в том, что между нами произошло, есть что-то… что-то правильное?

— Да.

— И ты спросил, чувствую ли я то же самое?

— Помню.

— Я тогда хотела сказать: да, по-моему, я тоже это чувствую.

— Это насчет сердца?

— Насчет сердца.

— Ух ты!

— Хм, — сказала Скаут. — Мне кажется, я знаю тебя много лет. Я хочу сказать, наше событие уже было в моем бытии. Звучит безумно, да?

— Ты имеешь в виду чувства?

— Сандерсон, не заставляй меня повторять.

Я улыбнулся.

— Нет. Это звучит нормально. Я знаю, что ты имеешь в виду.

— Молодец, — сказала она и нежно поцеловала меня в губы.

И вкус ее губ, и их прикосновение, и тепло, и движения — все тогда было совершенным, как томительно сладкая мелодия, которая вдруг всплыла в памяти после многих лет забвения.

Она наконец оторвалась от моего рта и посмотрела на меня так, словно в нашем поцелуе было нечто поразительное, нечто такое, с чем она не вполне могла совладать.

— Ну, ясное дело! — беспомощно пролепетал я.

Мы снова поцеловались.

Когда я открыл глаза, прохладное голубое утро уже согревалось новым солнцем, свежим и полным энтузиазма. После сна на палубе у меня болели спина и бока. Колено — словно заело. Правая рука — на ней спала Скаут, уткнувшись мне головой в плечо, — онемела. Несколько ее мягких темных прядей зацепились за мою щетину, и я слегка отстранился.

— Хм? — сказала она мне в грудную клетку.

— Привет, уже утро.

— Ох, — пробормотала она. — Я не могу пошевелиться. Все суставы как будто склеены.

Мы лежали, укрытые своими куртками и, как я заметил, плотным зеленым одеялом, которого, когда мы уснули накануне, не было и в помине.

— А нам кто-то одеяло принес.

Скаут хихикнула.

— Ты голый?

— Да, а ты?

— Да.

— Вот порадовался, наверное, старик, закутывая тебя хорошенько.

— Наверное, он беспокоился, что мы простудимся.

— У меня все болит, колено распухло, я чувствую жуткую усталость, но, кажется, не простужен.

Скаут поцеловала меня в щеку. Она отбросила наши покровы, выбралась из импровизированной постели и, голая, встала на палубе. Ее ноги, живот, руки и лицо за вчерашний день покраснели под солнцем, но ребра, грудь и бедра оставались все той же мраморной белизны. Она прикрыла ладонью полоску черных волос у себя между ног и неодобрительно на меня посмотрела.

— Что такое?

— Ты пялишься.

— Если девушка расхаживает перед парнем нагишом, то это обычно что-то означает.

Она усмехнулась и медленно, очень нарочито раздвинула ноги, сделала мах руками, потом завела их за голову и стала сгибаться в талии то влево, то вправо.

— Это вульгарно! — сказал я.

— У меня все болит, — ответила она и, глянув на меня искоса с лукавой улыбкой, направилась к носовой палубе. — По правде сказать, тебе стоит попробовать сделать то же самое, это очень…

— Раскрепощает?

— Что-то вроде того. Может помочь тебе с твоими комплексами.

— Мы же разобрались с комплексами, разве нет?

— М-м-м… — сказала она, пристально глядя в море.

Я сел, прикрыв одеялом ноги. Я слегка стеснялся своих царапин и синяков, полученных за последние несколько дней. У меня болели все суставы, особенно коленный, но счастье все равно так и распирало меня изнутри. Это мгновение — раннее утро, я, Скаут — было абсолютным совершенством.

— Как думаешь, акула всплывет?

Я видел, как она коснулась большим пальцем ноги обтрепанного конца, свешивавшегося за борт лодки.

— Фидорус считает, что всплывет.

Она обернулась.

— Надеюсь, — сказала она. — Иначе ничего не выйдет. Пойду проверю ноутбук.

— Слушай, мне так жаль, что все идет не по плану.

— Разберемся. Ты же не будешь стоять в стороне?

Я успел лишь слегка пожать плечами, прежде чем она расплылась в улыбке.

— Вот что, — сказала она, найдя свои трусики и натягивая их. — Если и на этот раз не получится, мы все равно справимся. Придумаем что-нибудь еще, какой-нибудь другой способ. Постарайся только не падать в море!

— Постараюсь, — сказал я, передавая ей ее шорты. — Спасибо, Скаут.

— Знаешь, мне жаль, что у нас тогда…

— Мне тоже.

Она присела, чтобы взять свою кофточку, но я обхватил ее руками, притянул к себе и поцеловал.

— Эй! — Она рассмеялась, вырвалась и села.

Какое-то мгновение мы так и смотрели друг на друга: я — вверх, на нее, а она — вниз, на меня. Выражение лица у Скаут сделалось спокойным, серьезным. Она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы, раз и другой.

— Ты восхитительна, — прошептал я.

Она улыбнулась, мельком и чуть ли не застенчиво, потом наклонилась еще ближе, уткнувшись лицом мне в шею.

— Ты тоже, — сказала она шепотом, и ее дыхание защекотало мне ухо.

Я обвил Скаут руками, но она высвободилась, и я увидел, что на ее губах появляется отстраненная, деловая и более знакомая мне улыбка.

— Приходи в себя. — Она легонько постучала меня по плечу и встала. — У нас много дел.

— М-м-м…

Она рассмеялась.

— Почему бы тебе не пойти на камбуз и не приготовить нам завтрак?

— Чего бы ты хотела?