Сергей Палий - Плазмоиды

Роберто тем временем, не прощаясь, забрался в кабину фургона и укатил, оставив друзей посреди галдящей разношерстной толпы, постепенно минующей строгий таможенный контроль и втягивающейся на борт исполинского корабля по узкому трапу.

– Оригинально, – хмыкнул Герасимов, теребя свои дряблые мочки ушей. – Даже если эта дура узлов двадцать крейсерской скорости держит, до Тель-Авива нам четверо суток пилить. Понтифик-то и впрямь – хохмач. Не зваться мне Фрунзиком.

– Кораблик, – пробормотала Ветка, протирая заспанные глазенки кулачками. – По Москве-реке такие большие пурумки не плавают.

– Это точно, – согласился Егоров. – Они в нее просто не поместятся. Даже по ширине.

На западе червонное светило скрылось за беспорядочным нагромождением выпуклых туч, раскрасив их в невероятно прекрасные оттенки, которые можно увидеть только в открытом море, – от бледно-розового до сине-лилового. Грозовой фронт остался на горизонте, не поспевая за кораблем.

Круизный лайнер «Philike Hetaireia», приписанный к порту Афин, только что миновал условную границу двух морей – Адриатического и Ионического – и взял курс на остров Керкира. Стальная громадина трехсотметровой длины рассекала невысокие волны так же легко, как утюг мог бы плавить раскаленным острием подтаявшее сливочное масло.

Конечным пунктом назначения был Тель-Авив, но до прибытия в него кораблю предстояло зайти еще в шесть промежуточных портов.

Более 4 тысяч пассажиров разместились на девяти жилых палубах, заняв каюты различного класса – от тесных пятиместных душегубок до апартаментов категории Grande Suite с шикарной ванной, балконом и верандой. Самая нижняя пассажирская палуба эконом-класса была отведена для меченых.

Люди в основном направлялись в Афины, Турцию и Израиль. И как ни странно – большинство из них отдали бешеные деньги за билет с целью совершить паломничество в места, которые для них были священны. Будь то храмы, мечети или синагоги. Также на борту находилось немало бизнесменов и обычных прожигателей капитала, каких везде и в любые времена хватало с избытком. Многие, бесспорно, предпочли бы перелет этому продолжительному морскому путешествию, но в связи с недавней активностью плазмоидов семьдесят процентов гражданских авиарейсов по всему миру были отменены, несмотря на восстановленную радиосвязь. А остальные тридцать совершались настолько нерегулярно, что, имея средства, проще было потратить несколько суток на приятный круиз в комфорте и неге, чем торчать столько же в аэропорту, расходуя нервы в бесконечных очередях за билетами.

После того, как все благополучно прошли строгий таможенный контроль, и «Philike Hetaireia» величаво отчалил от берегов Италии, Максим с Маринкой и Веткой поднялись в свою просторную каюту на третьей палубе и завалились спать, даже не переодеваясь.

Лишь спустя несколько часов Долгов проснулся, краем сознания понимая, что уже темнеет.

Он аккуратно вытащил руку из-под головы жены и тихонько поднялся с кровати. Вышел на балкон, вдыхая чистый морской воздух и прислушиваясь к ощущениям вестибулярного аппарата, который сигнализировал мозгу, что качка практически отсутствует.

Внизу, на второй палубе, кто-то разговаривал на незнакомом Максиму языке. Изредка оттуда доносился переливчатый женский смех, и говорящие тут же переходили на таинственный шепот.

Волны были свинцово-синие, словно тяжелое перевернутое отражение глубокой лазури предзакатного неба.

Не хотелось думать о нависшей угрозе истребительной войны. Не хотелось вспоминать, зачем они направляются в Палестину. Не хотелось, закрывая глаза, видеть перед собой горящие в плазменном аду силуэты автомобилей и людей…

Хотелось жить.

Хотя бы эти четыре дня…

Максим улыбнулся слегка душному южному вечеру и вернулся в каюту, оставив дверь на балкон открытой.

В ванной он соскоблил с лица жесткую щетину, несколько раз вымыл руки с мылом и почистил зубы мятной пастой. Приняв душ и с наслаждением смыв с тела липкий пот, грязь и осторожно помассировав мочалкой вокруг затянувшейся раны на правой ноге, Долгов с наслаждением обтерся огромным махровым полотенцем и надел на себя идеально выглаженные летние брюки и пахнущую кондиционером для белья ситцевую рубашку. Отправляя их в путь, Папа снабдил всех двумя сменными комплектами одежды, подогнанной по размеру…

Выйдя из ванной, Максим ощутил себя совершенно новым человеком. Мрачные думы и воспоминания, связанные со скитаниями и полумифическим предназначением, были бесцеремонно вышвырнуты за кулисы души. На ее авансцену гордо вышли приземленные человеческие потребности, причем сразу всей труппой. Секс, голод и развлечения. От первой пришлось временно отказаться, потому как Маринка продолжала мирно посапывать, уткнувшись носом в Веткин бочок.

А вот две вторые Максим решил незамедлительно удовлетворить.

Сначала он хотел заказать ужин в каюту, но, поразмыслив, решил, что стоит поесть на свежем воздухе, а заодно совершить моцион по лайнеру и разведать местоположение баров, ресторанов и прочих полезных для пассивного отдыха мест.

Максим укрыл спящих жену и дочь простынкой и вышел из каюты, медленно прикрыв за собой дверь.

В коридоре он тут же столкнулся нос к носу со стюардом, бесшумно катившим тележку с провиантом.

– Извините, вы не подскажете, как отсюда проще всего попасть на палубу?

– Excuse me?

– Блин… – Долгов напрягся, вспоминая, как будет слово «палуба» по-английски. Не вышло. Тогда он сформулировал вопрос так: – How can I go outside? To fresh air.

– Oh, – понимающе закивал стюард, показывая себе за спину. – Straight this corridor.

Максим сердечно поблагодарил служащего и украдкой спер у него с тележки крупный банан.

По коридору ему пришлось идти метров сто, прежде чем впереди показалась лесенка, ведущая на открытую кормовую площадку, уставленную лавочками, на которых сидели множество парочек, любуясь фантастически красивым закатом.

Слева располагалась солидная барная стойка с двумя ловкими барменами и целым артиллерийским расчетом бутылок позади них. Играла приятная музыка – что-то джазовое. Снизу долетал едва слышимый плеск волн.

Идиллическую картину нарушало только одно недоразумение.

Егоров.

Юрка стоял на самом краю палубы ровно по центру, широко раскинув руки в стороны и устремив взор в пенистый кильватерный след лайнера. Края его расстегнутой рубашки развевал ветерок. На фоне бесподобного фиолетово-золотого марева небес это выглядело одновременно инфернально и по-дурацки.

Некоторые пассажиры с нескрываемым любопытством наблюдали за неподвижной Юркиной фигурой.