Песах Амнуэль - Люди Кода

Людмила, поднявшаяся вслед за сыном, пересекла облачный слой в другой области двумерного пространства, к тому же, сам тип измерений едва заметно сместился, и потому не совестью стало ощущать себя сознание Людмилы, но стыдом за все, что сделали люди с существами иных планет, звезд и галактик.

Совесть конструктивна, стыд пассивен. Людмила терзала себя, но ничего не могла исправить — что сделано, то сделано. Она облилась слезами над серой пылевой туманностью: всем, что осталось от некогда прекрасного мира в галактике, располагавшейся в трехстах миллионах световых лет от Солнечной системы. Она страдала и, зная, что миров, подобных тому, чья смерть так ее взволновала, еще очень и очень много, Людмила понимала, что для сохранения здравого рассудка нужно немедленно вернуться на Саграбал.

— Андрюша! — воскликнула она, когда вновь увидела над собой серо-сизое небо и лица бывшего мужа и его любовницы.

— Он только что вернулся, — сказал И.Д.К., и Людмила, повернув голову, встретилась взглядом с сыном.

Им не нужно было времени, чтобы все вспомнить, а остальным пришлось рассказывать, и рассказ этот оказался столь же бессвязен, сколь велики были попытки Андрея и Людмилы создать хотя бы отдаленное подобие хронологии. Резюмируя, И.Д.К. сказал, с сомнением в мыслях:

— Теперь, мне кажется, я понимаю, почему молчала Вселенная.

— Я тоже, — подал голос Ричард, — и это ужасно.

— А я не поняла ничего, — призналась Джоанна.

— Мы убили их всех, — сказал Муса.

И.Д.К. посмотрел на Йосефа — его реакция, реакция человека, более других разбиравшегося в высших сфирот, была важнее прочих.

Но Йосеф молчал. Молчал голос Йосефа, молчали мысли Йосефа, он никогда прежде "молчанием космоса" не интересовался, да и не знал, скорее всего, об этой гойской проблеме.

— Мы убили их всех, — повторил Муса, будто в его мыслях эта фраза вертелась кольцом магнитофонной ленты. — И мы должны их всех оживить.

— А чем мы, скажите на милость, занимаемся? — сказал И.Д.К. — Или вы воображаете, действительно, что Код управляет лишь земной цивилизацией, и что Творец, кем бы он ни был, лишь нами, людьми, более того — евреями, ограничил деятельность свою? "И восстанут мертвые", верно? Почему вы думаете, что это только о наших, земных, мертвецах? Почему не обо всем живом и разумном, что было создано и погибло — от наших ли действий или по естественным, с позволения сказать, причинам?

— Мамочка, — сказал Андрей, который не очень внимательно слушал пререкания взрослых. — Мамочка, ты знаешь, Хаим все еще не попал на Саграбал. Его нет здесь.

И тогда все замолчали, и мысли свои прихлопнули усилием воли, и посмотрели на Андрея, а он, смутившись от неожиданного общего к нему внимания, продолжал:

— Хаим вообще не на планете… Это какое-то место… Нет, я не могу рассказать…

— Не рассказывай, ради Бога, — удивительно кротким голосом прервала сына Людмила. — Закрой глаза, открой мысли. Можешь?

Андрей не ответил — обиделся.

Среди безвременья заоблачной выси (говорить ли о выси там, где нет и глубины?) увидел или, точнее, ощутил Андрей некий остров. Не планета. Не звезда; звезда была бы тускла и прозрачна — как еще может выглядеть звезда в пространстве невыраженных ощущений? Это был остров — двумерная ограниченность в трехмерной бесконечности. Забытая и легкая твердь.

Пересадочная станция, — подсказал И.Д.К., и Андрей согласился.

Хаиму было хорошо. Он летал над чем-то, что с высоты выглядело сразу всеми рассказанными ему сказками. Он не мог отделить одну от другой, да и не хотел. Ни пространства, ни времени на Острове не существовало. Измерение сказок?

Скорее, измерение воображения, — подсказал И.Д.К., и Андрей согласился.

Хаиму было хорошо, потому что он сам создавал мир, в котором жил. Мир был низок, а летать хотелось высоко, и Хаим придумал высокий мир, так и не поняв, что понятие высоты существует лишь в его воображении, как и понятие добра и зла — добром он наделил все живое, а зло отдал мертвому, которого на Острове было предостаточно, а если чего недоставало, то воображение Хаима достраивало мертвечину зла.

Присутствие Андрея Хаим ощутил, он Андрея даже увидел, он с Андреем даже обменялся мыслями, а потом попросил уйти, потому что с ходу не смог разобраться, что принес ему Андрей — добро или зло.

— Тебя мама ждет, — подумал Андрей.

— Ждет? — усомнился Хаим и был прав, в мире без времени ожидание теряло смысл.

— Где ты? — спросил Андрей. — Как сюда попал?

— Пришел-прилетел-приполз-явился.

— Иди-лети-ползи за мной.

— Нет, — сказал Хаим неожиданно твердо, и Андрей перестал его ощущать, он оказался вне представлений Хаима о добре и зле; измерения, в которых они существовали, перестали пересекаться, и Андрей вернулся в мир совести, где ему стало страшно, он понимал, что здесь воплощенного зла куда больше, чем того легкого зла, что создавал Хаим на своем Острове, выдержать этого Андрей не мог и ринулся под облака, как в теплую воду бассейна после ледяного воздуха зимней московской улицы…

— Я смогла бы найти Хаима по тем вешкам, что показал Андрюша, — сказала Людмила.

— Думаю, что и я сумел бы, — согласился И.Д.К.

— Я сама, — это была мысль Дины, и все подчинились ей, не задавая вопросов.

Дина ушла по-английски — не попрощавшись.

Этот эпизод нуждается в комментарии, хотя большинство читателей именно его восприняло без внутреннего протеста. Мир, в котором оказался Хаим на своем пути к Саграбалу, очевидно, принадлежал к группе миров, в терминах физики имманентного пространства называемых «креационными». Я интересовался статистикой — оказывается, примерно два процента людей Кода приходили на Саграбал именно таким путем.

Проблема, однако, в том, что среди множества описанных символьных измерений мироздания — «сфирот», в терминологии Кода — попросту нет того, где был обнаружен Хаим. Возможно, его нет сейчас. Возможно, его вообще никогда не было. Возможно, оно только появится — такой вариант не исключен тоже. Поэтому физики (см. дискуссию по проблеме Миньяна в "Физическом сборнике", Израиль-11, год Исхода 201) предпочитают относить эпизод с поисками Хаима к категории артефактов, каких действительно достаточно в вероятностной Вселенной, где количество сфирот определено лишь статистически и меняется с изменением физических условий.

Моя реконструкция основана на знании документа, о котором я упоминал в начале повествования. Я вернусь к этому документу впоследствии, а пока прошу поверить мне на слово — было именно так.

По взаимному согласию — разошлись.