Кир Булычев - Марсианское зелье (сборник)

– Погодите! – воскликнул Удалов. – Еще не все потеряно. Мы будем учиться!

– Все по местам! – скомандовал Центр. – Дети, наша школьная экскурсия на дикую планету закончилась раньше, чем мы предполагали. Но главное вы поняли – когда видите дикаря, старайтесь держаться от него подальше. Дикарь злобен, нахален и навязчив…

Последние слова донеслись уже тихо – понятно было, что корабль пришельцев улетает от Земли в неведомые дали космоса.

– Да… – вздохнул Грубин. – Это были дети.

– От детей разве дождешься чуткости, – сказал Ложкин. – Дети во всем мире нахальные, а если им разрешают еще по космосу шастать, то таких детей лучше и не слушать.

– Разумеется, – согласился Минц, отключая аппаратуру и протирая глаза, – его клонило в сон. – Разумеется, мы можем скептически отнестись к выводам о нашей жизни, которые принадлежат инопланетным школьникам.

– Если бы взрослые, то поняли бы, – проговорил Удалов.

– Если бы это были взрослые, – тихо поправил его Грубин, – они могли бы и не такие выводы сделать. Не в нашу пользу.

– Сколько можно! – возмутился вдруг Ложкин. – Говорю я, говорю везде, что пора заняться очисткой окружающей среды, а то перед космосом стыдно. Ноль внимания! К нам уже космических детей не пускают!

Остальные промолчали.

Упрямый Марсий

Как-то профессор Лев Христофорович Минц зашел к Саше Грубину за солью. Великий ученый, отдыхающий в Гусляре от тревог и стрессов большого города, и талантливый самоучка-изобретатель Грубин были холостяками с несложившейся личной жизнью. Это, а также их преданность Науке, стремление раскрыть тайны Природы сблизило столь непохожих людей. Задушевные беседы, которые они вели в свободные минуты, отличались искренностью и бескорыстием.

Пока Грубин отсыпал в кулечек соль, Минц присел на шатучий стул и прислушался к ровному, заунывному постаныванию сложной конструкции, колеса и колесики которой медленно вертелись в углу комнаты, помогая друг дружке.

– Надо бы смазать, – сказал Минц. – Скрипит твой вечный двигатель.

– Его шум меня успокаивает, – возразил Грубин. – Держите соль.

– Плов собрался сделать, – объяснил Минц. – Как ни странно, я лучший в мире специалист по плову. Я позову тебя, часов в шесть.

– Спасибо, приду, – пообещал Грубин. – Вот вы предупреждали меня, что вечный двигатель бесперспективен, что работать он не будет. А ведь работает. Вторую неделю. Даже без смазки.

– Это ничего не доказывает, коллега, – возразил Минц, проведя ладонью по блестящей лысине. – Есть сведения, что в Аргентине в лаборатории Айя де Торре двигатель крутится уже восемнадцатый год. Из этого следует только, что это двигатель долговременный, но никак не вечный. Может быть, лет через сто он остановится.

– Ста лет достаточно, – заявил Грубин, упрямо склонив лохматую голову. – А к славе я не стремлюсь. Главное – принцип.

– К славе тебя и не подпустят, – сказал Минц. – И правильно сделают. Наука делается на Олимпе. Ею занимаются люди, отмеченные печатью Вечности. Талантливый дилетант только нарушает поступательное движение прогресса. И наука отвергает вечные двигатели, рожденные в частных квартирах. Вечный двигатель должен создаваться в соответствующей лаборатории соответствующего Института проблем и перспектив продленного движения.

– Почему продленного? Ведь это вечный двигатель.

– Всем известно, что вечных двигателей не бывает. Поэтому, если наука когда-нибудь всерьез возьмется за вечные двигатели, придется придумать для него приличное название, не скомпрометированное за последние столетия шарлатанами и самоучками.

– Значит, мое положение безнадежно?

– Да, мой дорогой. У тебя даже нет диплома о высшем образовании. Ты в положении упрямого Марсия.

– Это еще кто такой?

– Сатир. Провинциальный сатир из Фригии, который имел несчастье подобрать свирель, брошенную Афиной. И знаешь почему?

– Откуда мне знать? Я из древних греков только Геркулеса знаю и Прометея.

– Так вот, Марсий отлично играл на свирели и решил соревноваться с Аполлоном. Ну, как если бы ты принес свою машинку на ученый совет Института проблем и перспектив продленного движения.

– Марсий проиграл?

– Жюри единогласно присудило победу действительному члену Олимпа богу Аполлону.

– Ничего страшного, – сказал Грубин. – Главное – участвовать. Победа не так важна.

– Для кого как, – вздохнул профессор, глядя на скрипучий вечный двигатель Грубина. – С Марсия живьем содрали кожу.

– За что? – Грубин буквально пошатнулся от неожиданности. – Ведь Аполлон все равно победил?

– Боюсь, что в этой победе не все было чисто. Да и сам факт соревнования на равных богам не всегда приятен. Сегодня Марсий вылезет, завтра Иванов, послезавтра Грубин. Я пошел, спасибо за соль.

Профессор поднялся и направился к двери.

– У вас тоже были неприятности? – спросил вслед ему Грубин.

– Я не изобретал вечных двигателей, – ответил Лев Христофорович, не оборачиваясь.

Грубин метнулся к двери. Спина профессора, мерно покачиваясь, удалялась к лестнице.

– Лев Христофорович! – закричал Грубин. – Вы не правы! Марсии имеют право на существование. Общественность не даст сдирать шкуры! Мы с вами тоже сделаем свое скромное дело.

Лев Христофорович обернулся, улыбнулся, но ничего не ответил.

– В конце концов, – добавил Грубин, – в Великом Гусляре тоже пульсирует творческая жизнь. И если нам труднее добиться признания, чем в областном центре, это нас только закаляет. Кстати, вы над чем сейчас работаете?

– Мальков развожу, – ответил Минц.

Несмотря на относительную дешевизну продукта, консервативные гуслярцы вяло покупали эффектные баночки с изображением осетра и надписью: «Икра осетровая». Острое зрение покупателей не пропускало и вторую, мелкими буквами, надпись: «Синтетическая».

Профессор Лев Христофорович когда-то читал об успешных опытах по получению синтетической черной икры, знал, что по вкусовым качествам она практически не отличается от настоящей, по питательности почти превосходит ее и притом абсолютно безвредна. Но попробовать раньше ему икру не удавалось. Поэтому профессор оказался одним из тех гуслярцев, которые соблазнились новым продуктом.

Вечером за чаем Лев Христофорович вскрыл банку, намазал икрой бутерброд, осторожно откусил, прожевал и признал, что икра обладает вкусовыми качествами, очевидно, питательностью и безвредностью. Но чего-то в ней не хватало. Поэтому Минц отложил надкусанный бутерброд и задумался, как бы улучшить ее. Потом решил, что заниматься этим не будет, – наверняка икру создавал целый институт, люди не глупее его. И дошли в своих попытках до разумного предела.