Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur

Или дело — в особенностях этого мира?

Или мой язык — идея, которая сильнее своего носителя?!

Тимор-Алк шагал все медленнее; Крокодил и Аира наконец-то его догнали. Тимор-Алк на ходу повторял одну и ту же фразу; повторял, повторял как заведенный, и это жутко звучало.

Аира окликнул его.

Мальчишка повернул голову. Это были страшные несколько секунд — Крокодил боялся увидеть вместо бледного зеленоватого лица мальчишки оскаленный череп в лохмотьях сгнившей кожи.

Тимор-Алк улыбнулся, будто прочитав по глазам его страх, и повторил ту же фразу. Смысла Крокодил не понимал.

Аира кивнул, и они пошли дальше. Крокодил то узнавал, то не узнавал местность вокруг. По его расчетам, они должны были давно добраться до места, где на острове был лагерь, но лес вокруг не менялся, будто кто-то много раз подставлял к тропинке один и тот же скопированный фрагмент. Аиру это, кажется, беспокоило. Он несколько раз огляделся, будто оценивая, не заблудились ли они и что делать, если все-таки заблудились.

Тимор-Алк бормотал на ходу.

Аира что-то резко сказал ему в спину.

Тимор-Алк сделал несколько шагов, дернулся, как заводная игрушка, и встал. Аира догнал его и развернул к себе; лицо мальчишки было лицом сомнамбулы — размякшее и бездумное, глаза заведены под лоб.

Крокодил содрогнулся.

Аира о чем-то мягко спросил; Тимор-Алк кивнул, соглашаясь, снова повторил свою фразу, вывернулся из рук Аиры и указал вперед; присмотревшись, Крокодил разглядел вдалеке, на поляне, одинокую человеческую фигуру.

Тимор-Алк что-то отрывисто крикнул и побежал вперед. За ним кинулся Аира и следом, спотыкаясь, Крокодил; человек на поляне ждал их, приветливо улыбаясь краешками губ. Был он бронзовокожий, в светлых коротких штанах и распахнутой безрукавке, юный, с открытым скуластым лицом, очень, очень знакомый…

Крокодил узнал в этом человеке Тимор-Алка и затормозил, чуть не влетев в увитый лианами ствол. Тимор-Алк замедлил шаги; перед парнем на лужайке стоял его отец. Он был оригинальным изображением, Тимор-Алк — проекцией, а Творцом, или светом, послужила любовь…

Пока Крокодил переваривал эту сентиментально-романтичную мысль, либо мысль переваривала Крокодила, — бронзовокожий шагнул вперед и протянул руки. Аира попятился, зато Тимор-Алк сделал несколько коротких шагов вперед — и коснулся руки отца протянутой тонкой, трясущейся ладонью.

Руки бронзового человека удлинились и захлестнули Тимор-Алка. И это были уже не руки: полоски красного мяса, обнаженные мышцы, вены, сосуды; то, что секунду назад было мальчишкой, превратилось в красный мешок. То, что было полянкой, сделалось объемной иллюстрацией из анатомического атласа — гигантской внутренней полостью, беременной маткой. Бронзовокожий исчез: там, где он стоял секунду назад, теперь бугрилась плоть и ритмично сокращались сосуды.

Крокодил поперхнулся криком. Повелительно рявкнул Аира; Крокодил сумел понять, что крик адресован ему и, скорее всего, это приказ стоять на месте.

И он остался стоять, хотя подгибались колени.

Всматриваясь в полупрозрачный красный мешок, Крокодил мог разглядеть человека, висящего вниз головой в позе эмбриона. «Мать Тимор-Алка отказывалась рожать», — вспомнил Крокодил. Первые свои два года — когда младенцы играют с погремушками, лепечут, улыбаются и даже бегают, Тимор-Алк провел связанный, вниз головой, в мешке. Мир снаружи приходил к нему звуками, голосами, толчками сердца, да еще мать все пыталась загнать его обратно в небытие, но клетке, однажды поделившейся, уже не сложиться назад…

Так вот он, кошмар Тимор-Алка.

То, что он видел тогда в кругу, во время испытания, приняв галлюциноген. То, что видел, по его словам, и Аира; вот куда все это время шел мальчишка, вот куда его направлял хваленый компас полукровки. И это сможет привести нас к Творцу?!

Аира оглянулся, ища глазами Крокодила. Говорить он не мог — вернее, мог, но Крокодил не понял бы слов. Поэтому Аира смотрел.

— Я никуда не уйду, — пообещал ему Крокодил. Аира странным образом понял.

Опустив руки вдоль тела, расслабленно, как в теплую воду, он шагнул вперед — в красное месиво, захватившее Тимор-Алка.

Он был дирижаблем, огромным небесным телом, с плотной оболочкой, изнутри расписанной узорами.

А снаружи он был в огне. Огонь пожирал обшивку, и она истончалась, и давно истончилась бы, если бы узоры не менялись, не складывались прихотливо и от этого ежесекундного изменения не делались бы прочнее.

Но снаружи бушевал огонь и пожирал обшивку. Узоры еще справлялись, но все лихорадочнее были изменения, все проще переплетения, терялись фрагменты, наспех заменялись другими, и обшивка готова была прорваться, а снаружи бушевал огонь…

Потом все исчезло. Стояли, сомкнувшись, черные ветки над головой; мертвые ветки, без листьев и даже без коры. Жухлая трава — сено с корнями. Трава и деревья отдали жизнь, чтобы, лежа на спине, он мог видеть серое небо.

— Андрей?

Слабый голос; Крокодил повернул голову, мир качнулся. Рядом сидел Аира. Белые и длинные, как веревки, волосы лежали на его плечах, коленях, на мертвой траве.

— Я можешь живу существовать, — прошептал Крокодил и только тогда испугался.

Язык. О Господи. Снова исчезли из памяти русские слова, но и язык Раа казался пазлом, сложенным второпях, без множества деталей. И невозможно было думать на этом исковерканном языке.

— Говорение, — прошептал Крокодил. — Аира, говорение словом. Плохо. Нет.

Аира взял его за руку:

— Моя ошибка. Мигрант. Язык. Я не знал.

— Тимор-Алк? Место? Жизнь?

Крокодил с трудом поднялся. Мальчишка лежал рядом, все еще скрючившись в эмбриональной позе.

Аира покачал головой:

— Жить. Ошибка маршрута. Моя ошибка.

Крокодил понимал смысл его слов, хотя речь Аиры казалась машинным переводом с иностранного.

— Ты не было доступ информация, — сказал он, пытаясь ободрить.

Аира плотнее привалился спиной к дереву. Сверху посыпались вялые листья; Аира сжал руку Крокодила, и тот опять увидел себя полым изнутри. Теперь в него заливали энергию, вместо того чтобы выкачивать.

— Я можешь, — сказал Крокодил. — Стоять двигаешься. Идти.

Аира кивнул. Вытащил из ножен на боку короткий нож; в секунду обкорнал волосы, оставил валяться на жухлой траве гору длинных белых прядей. Короткие обрезки, теперь обрамлявшие его лицо, не меняли цвет. Оставались седыми.

Аира поднялся, против обыкновения помогая себе руками. Поднял Тимор-Алка. Мальчишка медленно обмяк, тело его разогнулось, руки и ноги бессильно повисли.