Октавиан Стампас - Древо Жизора (Тамплиеры - 4)

Пришла очередь говорить королю Генри. Его речь была попроще и покороче. Он заявил о том, что с его стороны до сих пор не было никаких посягательств на владения короля Франции, затем заговорил о традициях - англичане любят это слово, а Генри уже давно чувствовал себя в большей степени англичанином, нежели аквитанцем. Закончил он сбой монолог словами:

- И раз уж зашла речь об этом красавце-вязе, ствол которого с большим трудом могут обхватить девять человек, то я хочу объявить раз и навсегда: покуда он жив и растет на английской территории, Англия и Франция будут дружить как родные сестры. И я клянусь этим древом Жизора, что буду соблюдать все условия мирного договора с королем Филиппом-Августом.

В этот миг Ришар вспомнил черноглазого тамплиера. Он! Он убил беднягу Клитора, глупого старикашку-трубадура, виконта де Туара. Ришар еще раз обернулся и вновь встретился с презрительным черным взглядом.

Ему сделалось страшно, будто за его левым плечом стояла его грядущая смерть.

Жан де Жизор благополучно совершил путешествие, по Средиземному морю и в довольно большой компании вернулся в свой родовой замок. С ним вместе ехало более сорока тамплиеров, помеченных лапчатым крестом, которых Жан убедил в том, что великий магистр де Ридфор - предатель, купленный Саладином, и именно из-за него крестоносцы оказались изгнанными из Святой Земли. Кроме этого отряда Жак привез с собой еще пару десятков иерусалимцев, у которых на щеке красовалось клеймо Саладина. Среди них были переписчики, мастера по камню и дереву, ювелиры, а также два ученых еврея, специалисты по каббале и прочей восточной мистике. Семейство Жана де Жизора добралось до родового гнезда в целости и сохранности, хотя морское путешествие, на сей раз, так плохо переносилось Мари, что бедняжка чуть не умерла на корабле. Вскоре выяснилась и причина такого скверного самочувствия - Мари вновь была беременна.

В Жизор они прибыли как раз накануне съезда королей, комтурия жила ожиданием Генри Плантагенета. Комтуром здесь, по-прежнему, был славный малый Альфред де Трамбле. Он был ужасно рад приезду сенешаля Жана и не скрывал своей радости, потом спохватился и совсем по-детски зарыдал, вспомнив об утрате Иерусалима, о которой ему напомнила метка на щеке де Жизора и всех его спутников. Затем в Жизоре появился король Генри, который не так рад был приезду сенешаля Жана, но учтиво приветствовал его и подробно расспросил обо всем, что произошло в Святой Земле за последний год.

И вот теперь Жан де Жизор вновь стоял около своего вяза, присутствуя на съезде королей в свите Генрихи. Он с величайшим интересом со стороны рассматривал тридцатилетнего героя, уже заслужившего столь громкое львиное прозвище, и нетрудно догадаться, о чем он думал, глядя на Ришара: "Вот об этом рыжем, смазливом дураке, похожем на свою блудливую мать, судачат все кому ни лень от Лондона до Триполи! Что они нашли в нем? Он высок и статен, но ведь и я высок ростом. Он сочиняет стишки. Но ведь я слышал их в исполнении одного зачуханного жонглера. Ничего особенного. Он бесстрашен в бою, А толку-то? Говорят, он хочет сразиться с самим Саладином. Ну-ну!"

Наконец, был заключен мирный договор, скрепленный печатями и подписями монархов. После этого заговорили о делах в Святой Земле. И тут Ришар и Филипп-Август объявили о том, что они уже приняли на себя крест и хотят возглавить новый поход ко Гробу Господню. Жан де Жизор с удовольствием отметил, как побагровела шея у короля Генри. Ведь он хотел сейчас объявить всем, что намерен возглавить крестоносное ополчение. Ну и дела! Сын-то обскакал отца! "Не быть этому миру долгим"-, - внутренне усмехаясь, подумал Жан де Жизор. Он вновь уставился на Ришара, стоящего теперь рука об руку с королем Филиппом. Лютая ненависть к обоим сжала сердце сенешаля.

"Не видать вам Иерусалима, как собственного копчика!" - молнией пронеслось в его пустующей душе, и он даже вздрогнул, испугавшись - ему почудилось, что он произнес это вслух.

К нему вновь вернулось казалось бы забытое чувство медленного подспудного варения, которое он испытывал, когда жил здесь, в Жизоре, сеньором, будучи еще молодым. Что-то неясное бродило внутри, там, где должна находиться душа, что-то рождалось - какая-то мысль, идея, цель. Жан знал одно - именно он, а не Саладин и никто другой, должен сокрушить этот новый крестовый поход, о котором уже повсюду трубили, ожидая, что он начнется уже чуть ли не весной. Ведь император Фридрих Барбаросса тоже принял крест и дал священный обет освободить Гроб Господень от Саладина.

Жану исполнилось пятьдесят пять лет, но глядя на вечный вяз, он говорил ему: "Мы с тобой едины. Мы с тобой будем жить всегда. Только ты и я настоящие властители мира". И вяз зеленел новой листвою, словно ему было не сотни лет от роду, а двадцать или тридцать. А заодно с ним и сеньор Жизора чувствовал себя моложе.

Мысль, идея, цель родилась мгновенно в один из этих весенних дней. Новый орден! Он должен стать основателем нового ордена. Ордена изгоев. Костяк его составят те, кто выходил из Иерусалима, подставляя правую щеку для клеймления каленым железом. Де Ридфор - предатель, и это нужно будет во что бы то ни стало доказать. Кому? Тайному синклиту, обретающемуся под Орлеаном. Именно туда бежали из Иерусалима таинственные люди, населявшие обитель Нотр-Дам на горе Сион.

По прибытии в Триполи тамплиерская казна была передана великому магистру де Ридфору, но многое из того, что было особенно ценным, Жан утаил при себе, и теперь с этими реликвиями, большинство из которых были изготовлены в свое время умельцами в мастерской Тампля, Жан отправился в Орлеанскую общину.

Проводив его, Жан де Фо загрустил, а Мари вздохнула свободно и начала готовиться к давно задуманному. Она чувствовала, что ребенок, сидящий в ее чреве, родится еще худшим уродом, нежели предыдущий. Ей было отвратительно носить его в утробе и не хотелось жить. Но она боялась совершить что-то с собой в присутствии Жана, а как только он уехал, Мари принялась беседовать внутренне с неким высшим существом, которому она поверяла все свои потаенные мысли и чувства. Образное воплощение этого существа нашлось вдруг в гигантском древе, растущем посреди поля возле Жизорского замка. Мари стала приходить сюда и часами разговаривать с вязом, убеждая его в необходимости ее исчезновения из мира.

- Я и господин Жан, - говорила она, - единое существо. Поэтому наши дети рождаются уродами, а господин Жан такой злой. Когда я исчезну, он станет добрым, к Агнессе вернется зрение, у Гуго смоется ужасное родимое пятно, а у Жерара станут пальцы, как у всех обычных людей. Вот почему я и прошу разрешения совершить задуманное, ты уж не сердись на меня.