Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

Но этому не суждено было случиться. Когда он ей прямо сказал, зачем он хочет спустить парус, то получил ответ, что это невозможно. По крайней мере сейчас.

Робин говорила спокойно и улыбалась. Она даже сказала, что ей жаль.

— Ты даже не представляешь себе, что ты со мной делаешь, Ред, — говорила она — Я думаю, что я в тебя влюбилась. Только я пока не понимаю, влюбилась я в тебя или в брата Солнце-героя. Ты для меня более чем мужчина, ты во многом — полубог. Ты родился восемьсот лет назад и побывал так далеко, что у меня голова кружится, как попытаюсь себе представить. Мне чудится вокруг тебя сияние, светящее даже днем. Но я порядочная девушка. Я не могу позволить себе — хотя видит Колумбия, как я хочу, — сейчас это с тобой. Пока я не буду точно знать. Но я понимаю твои чувства. Почему бы тебе не сходить завтра в Храм Готии?

Черчилль не знал, о чем она говорит. Его занимало единственное — не оскорбил ли он ее так сильно, что она не захочет больше его видеть. Не одно желание влекло его к ней. Он точно знал — он любил эту красивую девушку и хотел бы ее, даже если бы только что обработал дюжину баб.

— Вернемся, — сказала она. — Боюсь, я тебе испортила хороший вечер. Это я виновата. Не надо было мне тебя целовать. Но так хотелось!

— Так ты на меня не сердишься?

— За что бы это?

— Ни за что. Но я снова счастлив.

Когда они, привязав судно, поднимались по ступеням, он остановил ее:

— Робин, а через сколько времени ты будешь знать?

— Завтра я иду в храм. Когда вернусь, смогу тебе сказать.

— Ты будешь молиться о вразумлении? Или что-то вроде этого?

— Молиться? Буду. Но это не главное. Я хочу, чтобы жрица провела со мной тест.

— А после этого теста ты будешь знать, хочешь ты или нет пойти за меня замуж?

— О Боже, нет, конечно! — ответила она. — Чтобы даже подумать о браке с тобой, я должна тебя куда лучше узнать. Нет, я хочу пройти через этот тест и узнать, должна ли я лечь с тобой в постель.

— Что за тест?

— Если ты не знаешь, то и волноваться не будешь. Но завтра я буду знать точно.

— Что знать?

— Имею ли я право перестать вести себя как девственница.

Ее лицо озарилось экстазом:

— Я буду знать, понесла ли я дитя от Солнце-героя!

VII

В то утро, когда Стэгг должен был вести парад в Балтимору, шел дождь. Стэгг и Калторп сидели в палатке с поднятыми стенками и пили для согрева горячую белую молнию. Стэгг сидел неподвижно как манекен во время ежеутренней процедуры окраски гениталий, ягодиц, необходимой, поскольку за ночь краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешки и комплименты трех девиц, чьей единственной работой было раскрашивать Солнце-героя каждое утро. Калторп, который обычно говорил как заведенный, пытаясь поднять настроение Стэгга, был тоже мрачен.

Наконец Стэгг сказал:

— Док, ты знаешь, что мы уже десять дней как вышли из Фэр-Грейса? Десять дней и десять городов. За это время мы с тобой уже должны были бы придумать, как нам сбежать. На самом деле если бы мы были те, что раньше, так уже давно бы ушли за холмы и подальше отсюда. Но об этом я могу думать только утром, когда настолько разбит и выдохся, что ни на что конструктивное не способен. А в полдень мне на все наплевать. Мне начинает нравиться, каким я стал.

— А от меня тебе немного помощи, так? — спросил Калторп. — Я напиваюсь, как и ты, и наутро меня тоже тошнит, и единственное, на что я способен, — съесть волосок укусившей меня собаки.

— Что, черт побери, стряслось? — сказал Стэгг. — Ты понимаешь, что я даже не знаю, куда иду или что со мной будет, когда я туда попаду? Я даже не знаю, что такое на самом деле Солнце-герой!

— Тут в основном я виноват, — ответил Калторп. Он вздохнул и отпил из своего стакана. — Похоже, просто не могу собраться.

Стэгг посмотрел на одного из сторожей, стоящего у входа соседней палатки:

— Как ты думаешь, если я пообещаю свернуть ему шею, он мне расскажет, что я хочу знать?

— Можешь попробовать.

Стэгг поднялся со стула.

— Дай-ка мне вон тот плащ. Думаю, они не будут возражать, если я его надену в дождливый день.

Он намекал на инцидент, случившийся накануне, когда он, перед тем как пойти поговорить с девушкой в клетке, надел килт. Служанки были шокированы, а потом позвали сторожей. Те окружили Стэгга, и, раньше чем он понял, в чем дело, стоящий сзади сорвал с него килт и убежал с ним в лес.

Весь день он не появлялся, боясь, очевидно, гнева Стэгга, но урок был ясен. Солнце-герой должен был выставлять свою обнаженную славу напоказ своему обожающему народу.

Теперь Стэгг набросил плащ и пошел босиком по мокрой траве. Охранники вышли из своей палатки и следовали за ним, но не приближались.

Стэгг остановился перед клеткой. Сидящая в ней пленница взглянула и отвернулась снова.

— Тебе нечего стесняться на меня смотреть, — сказал он. — Я же одет.

Молчание.

— Да говори ж ты, Бога ради! Я ведь тоже пленник, понимаешь. Точно так же в клетке, как и ты.

Девушка схватилась за решетку и прижалась к ней лицом:

— Ты сказал: «Бога ради!» Что это значит? Ты тоже кейсилендер? Не может быть. Мои соотечественники говорят не так. Но ты говоришь и не так, как дисийцы, и вообще никто, кого я слыхала. Скажи, ты веришь в Колумбию?

— Если на секунду остановишься, я тебе все объясню, — вставил слово Стэгг — Слава Богу, ты все-таки заговорила.

— Вот опять, — сказала она. — Нет, ты не почитатель этой презренной суки-Богини Но если так, то почему ты — Двурогий Царь?

— Я думал, ты мне это расскажешь. Если не можешь, расскажешь мне кое-что другое, чего я не знаю.

Он протянул ей бутылку.

— Выпьешь?

— Я бы выпила, но не из рук врага. А я не уверена, что ты не враг.

Стэгг с трудом понимал ее речь. В ней было много слов, похожих на дисийские, так что общий смысл был понятен. Но она по-другому произносила гласные, и интонации были совсем не дисийские.

— Ты не могла бы говорить по-дисийски? — спросил он. — По-кейсилендски я не все понимаю.

— Я отлично говорю по-дисийски, — ответила она. — А какой язык для тебя родной?

— Американский двадцать первого века.

Она замерла, забыв выдохнуть воздух, и глаза у нее стали еще больше:

— Но как это может быть?

— Я родился в двадцать первом столетии. Тридцатого января 2030 года от Р. X… это будет..

— Мне не надо говорить, — перебила она на его родном языке. — Это… э-э… 1 год П. О это 2100 год от Р. X… значит, ты родился в 70 году Д. О. — до Опустошения. Но это неважно — у нас, кейсилендеров, принят старый стиль.