Фриц Лейбер - Клинки против смерти

Но худший момент наступил, пожалуй, во время короткой паузы, пока бойцы, задыхаясь, невидящими глазами взирали друга на друга, когда Мышелов игриво помахал ближайшему из гигантских пауков, и снова издал этот безумный вопль:

— Иоо-хоо! — добавив лишь: — Дорогая, я наведаюсь к тебе после этого цирка!

С растущим отчаянием отбивая четырнадцатый или пятнадцатый удар, способный раскроить ему голову, Фафхрд с горечью подумал: вот что случается, если берешься выручать малорослых безумцев, что будут покатываться со смеху, увидев собственную бабушку в медвежьих лапах. Паутинка Шилбы явила мне Серого в его истинной сути.

Сперва Мышелов было прогневался, когда его сладостное оцепенение в черных сатиновых глубинах оказалось нарушенным, но, разглядев, что творится, просто не мог отвести глаз от невероятно смешной сценки.

Без паутинки Шилбы Мышелову казалось, что перед ним в своей красной феске и красных туфлях с загнутыми носами пляшет свихнувшийся привратник, вовсю колотящий Фафхрда щеткой, северянин же, казалось ему, словно вылез из бочонка муки. Только узкая полоска у глаз Фафхрда казалась свободной от белой пыли.

Но непередаваемо смешной эту сценку делало то, что белый, как мельник, Фафхрд серьезнейшим образом изображал движения и чувства, как при смертельно опасном поединке, отбивая удары щетки, словно кривую саблю или даже широкий двуручный меч. Щетка взметалась вверх, и Фафхрд удивительно правдоподобным оценивающим взглядом странно затененных глаз вглядывался в нее. Потом щетка с размахом опускалась, и Фафхрд, изгибаясь всем телом, якобы из последних сил, отражал ее, изображая даже отступление, словно его отбрасывало назад.

Мышелов и не подозревал до сих пор, что Фафхрд одарен талантом актера, пусть он и действовал сейчас, пожалуй, несколько механически, все-таки истинной драматической гениальности ему недоставало, и потому Мышелова разбирал смех.

Тогда-то щетка, наконец, задела плечо Фафхрда, и на нем выступила кровь.

Получив в конце концов рану, Фафхрд понял тщетность своих надежд — утомить эту черную статую он не сумеет, пусть железная грудная клетка и вздымается, словно мехи, — и решил перейти к решительным действиям. Он снова ослабил петлю на своем боевом топорике и, едва наступила пауза — оба бойца, разом перехитрив друг друга, отступили, — выхватил его и метнул прямо в лицо противника.

Но черная статуя даже не попыталась отбить снаряд или уклониться… Она просто еле заметно крутнула головой.

Серебристой кометой с деревянным хвостом топорик промелькнул мимо черного лица, облетел узкую голову и направился обратно к Фафхрду, будто бумеранг, пожалуй, даже быстрее, чем был послан.

Но время словно остановило для Фафхрда свой бег, он успел отклониться и поймать топорик левой рукой возле собственной щеки.

Тут мысли его понеслись едва ли не быстрее действий. Он припомнил, что противник его, не пропустивший ни одного удара спереди, спиной натыкался на стол и на гроб. Он заметил уже, что смеха Мышелова не слышно с дюжину ударов меча, и поглядел на него: еще не до конца стряхнув с себя оцепенение, побледнев, с протрезвевшим лицом, Мышелов в ужасе глядел на кровь, стекающую по руке Фафхрда.

Поэтому беспечно и весело, в той мере, насколько это ему удалось, Фафхрд крикнул:

— Эй, клоун! Развлекись-ка, присоединяйся к нам! Вот тебе мухобойка. — И Фафхрд перебросил топорик Мышелову.

Даже не поглядев, удачным ли оказался его бросок, — а быть может, просто не осмелясь на это — северянин собрал последние силы и обрушился на статую, по дуге погнав ее спиной к гробу.

Не изменив дурацкой оцепенелой гримасы, Мышелов вытянул руку и в самый последний момент ухватил за рукоять топорик.

Едва черная статуя отступила к гробу и приготовилась к сокрушительной контратаке, Мышелов склонился вперед и с дурацкой ухмылкой резко рубанул топориком по черной макушке.

Железная голова лопнула, будто кокосовый орех, но не развалилась. Глубоко увязший в ней топорик Фафхрда словно в миг превратился в железо, почерневшая рукоять его вырвалась из руки Мышелова — статуя выпрямилась и застыла.

Мышелов горестно смотрел на раскроенную голову, словно ребенок, не знающий, что ножи режут.

Потом статуя свела руки на груди, положив их на рукоять меча, уперев острие его в землю как посох, и словно бы собиралась опереться на него, но не смогла и, не сгибаясь, с грохотом рухнула на пол.

Едва металл зазвенел о камень, белые вспышки озарили Черную Стену, осветив лавку словно дальняя молния, — в глубине ее железо громыхнуло по базальту.

Уложив в ножны Серый Жезл, Фафхрд выволок Мышелова из черного гроба, битва отняла у него все силы, — даже приподнять своего невысокого друга он был не в состоянии, — и крикнул прямо на ухо:

— Вперед! Беги!

И Мышелов помчался к Черной Стене. Фафхрд перехватил его за кисть и, волоча за собою, направился к двери.

Гром стихал, позади слышался нежный и ласковый посвист.

Белые огни полыхали по Черной Стене за ними — теперь они стали ярче, словно к ним приближалась гроза.

Ослепительная вспышка впереди неизгладимо впечатала в память Фафхрда милое зрелище: гигантский паук в самой дальней клетке, прижавшись к кроваво-красным прутьям решетки, не отводил от них глаз. У него были бледные ноги, бархатистое красное тело и маска с восемью угольно-черными глазами, обрамленная густыми золотистыми волосами, пара зубчатых жвал золочеными ножницами выстукивала ритм словно кастаньетами.

Вновь прозвучал зазывный посвист. И его тоже как будто бы издавал золотисто-алый паук.

Но еще более странным для Фафхрда было слышать ответ на него Мышелова, которого он волок за собой за руку:

— Да, дорогая, иду! Пусти меня, Фафхрд! Пусти к ней! Один лишь поцелуй! Ах, какая милашка!

— Прекрати, Мышелов, — с натугой рявкнул Фафхрд, не останавливаясь. — Это же гигантский паук!

— Смахни паутину с собственных глаз, Фафхрд, — с мольбой и невпопад отвечал Мышелов. — Какая женщина, — простонал он. — Такой мне более и не увидеть… к тому же я заплатил за нее. Ми-и-лая!

Тут рокот грома поглотил и его слова, и свист, если он только раздавался. Вокруг заполыхали зарницы, стало светлее, чем днем, новый удар грома сотряс и пол и лавку, Фафхрд вытащил Мышелова из двери под тройной аркой, опять заполыхало, загремел гром.

Яркая вспышка выхватила из темноты полуобернутые пепельно-бледные лица ланхмарцев, удиравших от непонятной грозы, разразившейся прямо под крышей и угрожавшей вырваться наружу.

Фафхрд обернулся. На месте арки оказалась ровная стена.