Александр Шалганов - «Если», 2001 № 06

Имя Исая Кузнецова обычно связывают с приключенческим кино. Вместе с А. Заком он написал сценарии таких бестселлеров, как «Достояние республики» и «Пропавшая экспедиция». Но в кинофантастике его заслуги очевидны: «Москва — Кассиопея» и «Отроки во Вселенной» принадлежат его перу. Исай написал хороший фантастический роман, который так и не был опубликован.

Для сравнения (а впрочем — ради справедливости) предлагаю вашему вниманию мой портрет, созданный твердой рукой Игоря Масленникова, режиссера, снявшего, в частности, «Шерлока Холмса» с Ливановым и Соломиным. Конечно, мне не хотелось таким быть, но куда денешься…

Я начал писать стихи, когда мне было четырнадцать лет. В моей жизни случилась трагедия: мне должны были вырезать гланды.

А в те времена к такой операции относились серьезно. Для подготовки к ней меня положили в больницу. За день до операции я очень испугался. Ночью я не спал — спешил оставить след на Земле, на случай если операция закончится неудачно.

И я написал героическую поэму. Похожую на «Руслана и Людмилу», только хуже.

С тех пор я подозреваю, что Пушкину тоже вырезали гланды.

К десятому классу я перешел на лирику. На первом курсе института показал их настоящему факультетскому поэту Андрею Сергееву. Андрей стихи оценил невысоко и посоветовал ни в коем случае не показывать их даме сердца, ради которой эти стихи и были созданы. Я подчинился Андрею.

В своей знаменитой и отмеченной Букеровской премией книге «Альбом для марок» Андрей отозвался о моем творчестве снисходительно. За это я на него не в обиде.

Но, кроме того, признался, что ходил на свидания с дамой моего сердца и даже был разочарован социальным составом гостей на ее дне рождения.

Вот это обидно.

В те дни он забыл мне об этом рассказать. С тех пор я не писал стихов много лет. И ничего не писал, кроме статей в стенгазету и автобиографий, впоследствии перешел на научные монографии, с них переехал на фантастику, но завет Андрея блюл и рифму от себя гнал.

Лишь несколько лет назад обнаружил, что в ящиках письменного стола вперемежку с отвергнутыми или рискованными рукописями лежат стихотворные листки. Происхождение их было неясно, но все они были написаны на моей пишущей машинке. Поэтому я счел их своими.

Дело в том, что мы — страна, где все предпочитают заниматься не своим делом. Балерины гордятся тем, что выращивают пингвинов в Каракумах, писатели вырезают поэму Ершова на рисовом зерне, воры занимаются благотворительностью, а благотворители… (можете закончить фразу по вашему усмотрению).

Раз мы страна злостных дилетантов, то я — дилетант-рецидивист. И продолжаю писать стихи.

Лев Иваныч ДураковНе выносит дураков.Как увидит дурака,Так кидает с чердака.Вот не станет дураков,Будет править Дураков.

Едет Петя на лафетеНа резиновом ходу.Сам, конечно, на виду,А друзья идут в заду.

Сколько есть у друга рук,Все протянет другу друг.Если так случится вдруг,Что у друга нету рук,Не судите друга строго,Он протянет другу ногу.

Команда МароккоИграла так плохо,Что с тайма второгоПри счете ноль-триЕе заменили командой Мали.Малийцы, не ведая страха и срама,Под крики всего стадиона «Динамо»Вовсю ударяли ногой по мячу.И матч завершилсяВ итогеВничью.

Все люди, как блохи.Но очень различные блохи.Взлетел до небес — и свалился в ничтожество вдруг.Он жил на валюту, как повар, онколог и брокер,А умер, как доктор каких-то ненужных наук.

Я проснулся утром рано.Вижу в кухне таракана.Этот самый тараканПодносил ко рту стакан,Тот, что с ночи я оставил,В шкаф на полочку поставил.Я тяну к себе стакан —Не дается таракан.Я кричу ему: «Постой!»А стакан уже пустой.Тут уж донышком стаканаЯ прихлопнул таракана.Верь не верь, но так и было.Жадность фраера сгубила.Поделился бы со мной,Был бы пьяный и живой.

Почему же, почему жеНе досталось Маше мужа?Все с мужьями спят под боком.Только Маша одинока.Может, Маша зла, спесива?Может, просто некрасива?Нет, конечно, красотаЕсть у Маши, но не та.Очень странно: ведь у МашиРотик, носик прочих краше,Попка, груди, нежный смехУ нее милее всех.В чем же дело? В чем же дело?!Маша в детстве плохо ела,А потом училась гадко,Кляксы ставила в тетрадку.Как подруга и женаНам такая не нужна!Женихи к ней приходили,Книжки, сласти приносили.Сласти Маша сразу елаА на книжки не глядела.И тогда ее женихПросит показать дневник.И — о ужас! — видит двойкиС тонкой троечной прослойкой.А от мамы узнает,Что невеста не встает,Если в класс учитель входит,И, конечно, не отходитОт экрана — нету слов! —До две-над-ца-ти часов!Тут жених смущенно встанет,На прелестное созданьеКинет взгляд из-под очков…Плащ надел — и был таков.Ведь ему подумать страшноЖизнь прожить с подобной Машей.Что, прости, такая матьСможет детям передать?И о чем же, в самом деле,Говорить с такой в постели?Вам понятно, почему жеНе досталось Маше мужа?

Такое настроение:Я весь — сопротивление!Вот-вот на амбразуруЯ сердце понесу.А если вдруг кому-тоЗахочется грейпфрута,Учтите, что грейпфрутаЕму не принесу.

Ко мне приходят важные персоны.На них обычно лица нарисованы.Но не на тех, где следует, местах.

В это лето солнца нету.В эту осень солнца нет.Были б в Африку билеты,Взял бы в Африку билет.Коли это бабье лето,Сколько этой бабе лет?

Из озоновой дырыПрилетают комары.Чтоб с бедой покончить этой,Я заткну дыру кометой.

Воспоминанья теребятНастойчивые, как просители.Приятно побеждать себя,Но пораженья предпочтительней.

Я соскучился по Вам.Я соскучился о Вас.Разрешите на рассветеК Вам приехать хоть бы раз…Хоть бы раза два увидеть,Хоть бы раза три обнять,Сто пятнадцать поцелуевПредложить Вам от меня.За подобную удачуПолучить хочу на сдачу(Если Вас мои наскокиНе смущают и не злят)Три десятых поцелуяИ один лукавый взгляд.

Степная дорога доводит до края земли.Седые обрывы — предел Половецкой державы.Такой здесь простор, что забудешь о прошлом, пожалуй.Такие здесь ветры, что в прошлое след замели.

Когда-то, лет триста назад, я сюда приезжал.И нет перемен. Так же степь полушепотом пела,И синее море текло, оторочено белым,И бабочки-мидии так же на белом лежат.

Здесь моря, и ветра, и неба извечный союзТого, кто забыл, от людской суеты охраняет.Тебя из вчера украду и, коней загоняя,Промчусь в пустоте, чтоб сказала ты:— Я остаюсь.

Ждем разлуки, ждем свиданья,Ждем вдвоем и ждем одни.Почему-то в ожиданьиМы свои проводим дни.

Завтра буду ждать, чтоб поездПолз быстрей до рубежа.Нет занятья беспокойнейИ привычнее, чем ждать.

Ожиданья вечный пленник,Прочих пленников среди,Беспощадно гоним время,Словно вечность впереди.

В преднамеренном галопеПо барьерам дней летим.В результате смерть торопим,Хоть, конечно, не хотим.

А со смертью на свиданьиБудем места ждать в раю…За рецепт от ожиданьяЯ полцарства отдаю!

Спринт-история выходит на арену цивилизации именно потому, что социальные и интеллектуальные условия в отечественном обществе требуют кардинальных перемен в изучении наук и искусств.