Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)

Разрывная пуля просверлила мне лоб. В крохотную долю секунды, пока я еще жил, я почувствовал, как у меня вскипел мозг, и понял, что на этот раз — все. Брамины не смогут сладить с серьезным повреждением мозга, а у меня было — серьезней некуда.

И я умер.

…Сознание вернулось ко мне, и я увидел браминов в белых халатах и марлевых масках.

— Сколько я был мертвым? — спросил я.

— Два часа.

И тут я вспомнил.

— Но ведь меня… в голову!

Марлевые повязки сморщились, и я понял, что брамины заулыбались.

— Секретный способ, — говорит мне один из них. — Его разрабатывали почти три года. И наконец нам вместе с инженерами удалось усовершенствовать антидеструктор. Величайшее изобретение!

— Да-а? — протянул я.

— Наконец-то медицинская наука может излечивать серьезные ранения в голову, — говорит мне брамин. — И любые другие ранения. Мы можем теперь оживлять всех, при условии, что можем собрать семьдесят процентов тела, чтобы ввести их в антидеструктор.

— Замечательно, — сказал я.

— Между прочим, — говорит мне этот брамин, — вам дали медаль за героическое продвижение вперед под огнем да еще со смертельной раной.

— Замечательно, — сказал я. — Взяли мы эту 2645Б-5?

— На этот раз взяли. Теперь копим силы, чтобы выбить их из траншеи 2645Б-6.

Я кивнул, а спустя некоторое время мне вернули обмундирование и послали обратно на фронт. Сейчас здесь стало немного потише, и я должен признать, что быть живым не так уж плохо. И все же я думаю, что от жизни я ничего больше уже не хочу.

Теперь мне осталась еще одна смерть до шестой, заветной.

Если только они не отдадут новый приказ.

Гордон Диксон

Человек

Перевод с англ. А. Кривченко

У Властелина центрального мира Дунбара не было имени, да он в нем и не нуждался; его величие и красота не подчинялись канонам человеческих вкусов. В конце концов он вообще-то никогда не слышал о людях.

Он сидел себе день за днем на своем подобии трона, а перед ним проходили представители разных рас, занятые своими делами. Властелину нравилось чувствовать пульс жизни, кишевшей вокруг него, и поэтому он разрешал им находиться около себя, хотя и не терпел, когда его лично вовлекали в эту жизнь.

В тот момент он устремил свой взгляд далеко вперед, мысленно унесясь из тронного зала. В его воображении возник город, такой же большой, как сама планета и остальные пять миров их солнечной системы, являвшиеся придатками центрального мира Дунбара. И этим миром «управлял» он. Нет, слово «управлял» почти ничего не говорило. Он владел им, этим миром, и носил его, как носят кольцо на пальце.

По едва уловимому мановению его мизинца высокий мужчина той же, что и он, расы отделился от своего места за троном. Губы на зеленом и невыразительном лице Властелина слегка шевельнулись:

— Время течет. Нет ли чего-нибудь нового?

— Владыка! — зашептал камергер ему на ухо. — С тех пор как вы спрашивали в последний раз, ничего не произошло в этих шести мирах. Если не считать того, что в тронный город прибыло существо неизвестной доселе расы. Оно не принесло жертву перед святилищем Пурпура, но во всем остальном вело себя подобающим образом.

— Является ли отказ принести жертву чем-то новым? — пожелал узнать Властелин.

— Речь идет об обычном проступке, — ответил камергер. — Много поколений прошло с тех времен, когда святилище Пурпура стало символом истинного почитания. Жертвоприношение считается общепринятым обрядом только в нашем порту. Чужестранцы почти всегда забывают зажечь ладан на кубе перед Пурпуром.

Властелин ответил не сразу.

— Как наказывается этот проступок? — спросил он наконец.

— Согласно древнему закону он карается смертью, — ответил камергер. — Но вот уже сотни лет, как смерть заменена маленьким штрафом.

Властелин обдумывал ответ.

— Древние обычаи ценны по-своему, — изрек он в конце концов. — Обычаи, вышедшие из употребления много лет назад, кажутся новыми, когда их реставрируют. Пусть древнее наказание войдет в силу!

Властелин шевельнул мизинцем, и камергер удалился.

Властелин слегка повернул голову, чтобы окинуть взглядом собственное изображение в зеркале: он увидел создание ростом немногим более двух метров, сидевшее в высоком резном кресле. Из воротника выдавалась вытянутая голова с мелкими чертами лица, тонкий рот, тонкий зеленоватый нос, лысый череп. Только золотые глаза были огромными и прекрасными. Но ни в глазах, ни на лице не было никакого выражения. Ему было несколько сот лет, и он знал, что будет жить до тех пор, пока какой-нибудь непредвиденный случай не прервет его жизнь или ему самому надоест жить.

Он не знал, что такое болезни. Он никогда не терпел ни голода, ни холода, ни лишений; никогда не испытывал ни страха, ни ненависти, ни любви. Он смотрелся в зеркало, потому что был для себя вечной загадкой, которой одной хватало, чтобы заставить, забыть тоску собственного существования.

…Глаза Уилла Маустона были окружены сетью морщин. Эти морщины были следами жестокого выражения, которое его лицо научилось принимать в течение долгих лет борьбы за жизнь во время длительных космических путешествий. Морщины разглаживались, но ненадолго, в тех редких случаях, когда он возвращался на Землю навестить жену и двоих детей. Ему было двадцать шесть.

Он услышал о Дунбаре от межзвездных коммерсантов-кьяка, коренастых существ с львиными головами. Дунбар был звездным Самаркандом. Мощный поток товаров тек туда из ультрацивилизованных миров центра галактики и сталкивался там с многочисленными периферийными торговыми путями, отходившими от далеких звезд.

Уилл прибыл туда один, он был первым землянином, который когда-либо ступал в Дунбар. Кьяка были народом честным и научили его всему, что необходимо было знать о порте Дунбар. Но забыли упомянуть лишь о святилище Пурпура, может быть, потому, что штраф был пустячный.

Кал Дон, агент народа кьяка в Дунбаре, приветливо встретил Уилла в своем доме. Они разговаривали о торговле на свободном звездном языке, который был общим языком звездных коммерсантов, когда беседа их неожиданно была прервана голосом, звучавшим из стены и говорившим на незнакомом Уиллу языке.

Кал Дон выслушал, ответил и, повернув к Уиллу свою львиную голову, сказал:

— Нам нужно сойти вниз.

В гостиной на первом этаже их ожидали двое представителей местной расы, одетых в короткие черные туники с серебряным поясом; у каждого в руке была тоненькая серебряная палочка.