Станислав Лем - Астронавты

Аллея окончилась. Мы выехали на площадь, окружённую белыми великанами. Мне показалось, что они опираются на длинные колоннады, но, подъехав ближе, я увидел, что эти огромные столбы вовсе не подпирают их, а висят заострёнными концами в воздухе, словно ряды огромных ледяных сосулек. Появился перекрёсток, заваленный грудами тёмных обломков. Левая гусеница зацепилась за какие-то тянувшиеся, как паутина, провода, автомобиль дёрнулся, и двигатель умолк.

Несколько секунд стояло глухое молчание. Мы все придвинули шлемы к окнам. Вокруг стояли голубоватые великаны, внизу лежала глубокая тень, в которую свет наших фар врезался двумя жёлтыми полосами. Эти полосы упирались в груду щебня, загородившую нам путь. Я запустил двигатель и начал отводить машину назад. Воя на заднем ходу, автомобиль съехал под огромную отвесную стену. Свет, исходивший от неё, ударил в окна, и на секунду в наших шлемах задрожали голубоватые огоньки. Пришлось вернуться и ехать другой дорогой. По широкой спирали мы поднялись на верхний ярус улицы. Двигатель работал ровно и тихо; только под звеньями гусениц всё время трескались и разлетались осколки стеклянной массы. Мы ехали метрах в двадцати над нижним ярусом; с обеих сторон двигались яйцеобразные купола, иногда попадался плоский диск, стоящий на огромных колоннах и слегка наклонный, как циферблат апокалиптических солнечных часов, встречались подковообразные пролёты и снова здания, похожие на книги или с вертикальными рядами полукруглых выступов, окружённые пучками гладких труб. Двигатель шумел, мы проезжали улицу за улицей, а картина была всё та же: бесконечный, безмолвный, без конца и края город светился в темноте; в глухой тишине потрескивал щебень под гусеницами; одни кварталы отступали и скрывались, а на их место выплывали новые, такие большие и высокие, что холодный блеск их верхушек прятался в тумане, плывшем с невидимого неба.

На перекрёстке дорога, по которой мы ехали, спустилась отлогой спиралью на середину площади, окружённой широкой раскинутой анфиладой. Здания, казавшиеся с высоты верхнего яруса ещё более монументальными, вблизи представляли мрачное зрелище и были покрыты тонкой сеткой трещин. Кое-где стены осели, как пласты воска, опалённые жаром, и с них свисали толстые сплетения застывшей стекловидной массы. Миновав площадь, мы попали в узкий промежуток между двумя крыльями огромного здания, поднимавшегося, казалось, до облаков. В глубине мелькали хороводы огней, то высоко, то низко, а мимо нас плыли контуры зданий, всё более текучие, одни странно изуродованные, словно вздутые, другие с сорванными и скрученными в трубки кусками светящейся массы, сверкавшей, даже будучи раздроблённой в мелкую пыль. Мы заметили, что вращающиеся гусеницы нашего автомобиля тоже начали светиться.

Иногда во время этой бесконечной езды мне казалось, будто всё плывущее мимо нас лишь беспорядочное нагромождение самых разнообразных минералов или образовавшиеся в течение целых эпох залежи гигантских кристаллов, опалённых вулканическим огнём, потрескавшихся и выветрившихся в ураганах пустыни. Но вдруг из-под щебня появлялся участок гладкой как стекло мостовой или мелькал на углу кусок трубы со следами швов на выпуклой поверхности — несомненное доказательство работы каких-то живых существ. Тогда я шире открывал глаза и прижимал шлем к стеклу, чтобы увидеть, наконец, хоть одного из обитателей этого безмолвного, хотя и ярко освещённого города.

Тем временем здания, мимо которых мы ехали, становились всё более странными и причудливыми. То здесь, то там среди светящихся плит темнели клубки как бы оборванных щупальцев, змей или кабелей. Потом, когда сверху дорогу пересёк тёмный силуэт моста, мне показалось, что под опорами лежат огромные звериные туши, от которых свет отражается серебристыми бликами, как от громадных рыб. Вблизи я разглядел висячие воздушные конструкции, а под ними лежащие грудой длинные сплюснутые сигары, словно корпуса ракет или самолётов, окружённые спиральными поясами, погнутыми и разорванными. Мы въехали под развалины моста, на миг погрузились в полный мрак, который фары прорезали надвое жёлтыми полосами, и вынырнули по другую сторону. Тут уже не было даже и следа мостовой, а грунт превратился в какую-то полустеклянную, полушлаковую заскорузлую массу, по которой гусеницы скользили, ломая тонкую корку, попадали в пустоты и начинали буксовать со страшным лязгом.

В отдалении светились гладкие массивы огромных откосов, а вокруг простиралась холмистая пустыня, на которой стояли блоки, словно застывшие в момент плавания, — исковерканные, переплетённые, как увеличенные в тысячи раз фестоны, витки и гирлянды, в которые превращается, оплывая, парафиновая свеча.

Кое-где торчали обломки конструкций, скелеты, на которых застыл стекловидный строительный материал. Они поднимались над грудами развалин, развороченные, чёрные, отсвечивающие ржавыми пятнами в свете фар. Ночная темнота, отгоняемая на улицах к небу высокими зданиями, лежала здесь у самой земли. Вдруг, когда машина, объезжая неглубокую воронку, повернула вбок, в полосах света наших фар мелькнули две скрюченные фигуры. Я тотчас же затормозил и дал задний ход, одновременно направив в ту сторону сноп света. На тлеющем голубоватом фоне выделялись фигуры двух карликов. Я усилил свет — это были два обломка столбов, наполовину погрузившихся в грунт.

Дальше здания исчезли словно выкорчеванные и теперь видны были только в отдалении. Неподвижно светясь, они опоясывали пространство широким кольцом.

Здесь, где мы ехали, весь грунт светился мутным, словно проходящим сквозь фильтр, светом: фосфоресцирующий шлак был смешан с тёмным не то каменным, не то металлическим щебнем. Ехать было всё труднее: равнина переходила в небольшой, но крутой склон. Двигатель захлёбывался от рёва, гусеницы, напрягаясь, пронзительно скрежетали, зарываясь временами чуть ли не по самые оси. Вдруг двигатель взвыл от перегрузки. Мы достигли вершины склона, и я затормозил.

Под нами зиял неглубокий кратер. От него исходил мутный колеблющийся неровный свет с грязно-фиолетовыми, желтоватыми и зелёными оттенками, как от гнилья. Дно было гладкое, вогнутое, пустое, но в глубине образующей его стеклянистой массы маячили какие-то вплавленные в неё, как в янтарь, жилистые скрюченные тени, корпуса машин, фигуры.

«Что это значит?.. Где мы?» — хотел я спросить, но горло сжала спазма, и мне не удалось произнести ни звука. Кто-то коснулся моего плеча и дал знак повернуть. Я молча кивнул, запустил двигатель, и мы медленно двинулись вокруг кратера; а за стёклами плыли чёрные, погрузившиеся в грунт развалины, словно корпуса огромных машин, слившиеся в бесформенную, оплывшую массу. Наконец мы вернулись на нижний ярус улицы, где ехать было легче.