Александр Громов - Ребус-фактор

Весь Штаб был темпирован. И неспроста: руководить уничтожением разрозненных групп противника, причем делать это уже в масштабе всей планеты, пресекать самосуды и мародерство, налаживать связь, наводить порядок, восстанавливать ту структуру управления, что мы имели перед вторжением из метрополии, да еще вести при этом переговоры с командующим землян – тут и темпированный Штаб при всем желании не сделает работу идеально. Но работа шла. Не хватало Савелия Игнатюка, о чем я нисколько не пожалел. Зато генерал Фынь был здесь – сидел болванчиком и ни во что не встревал. Он уже сделал свое дело и, по-видимому, смотрел на свое присутствие здесь как на скучную, но необходимую по протоколу обязанность. Боб махнул мне рукой, приглашая присоединиться к совещанию, и почему-то отвернулся.

Мне хотелось услышать новости, разузнать о Дженни, что-нибудь съесть, выпить глоток-другой крепкого и поспать часика три независимого времени – именно в такой последовательности. Еще шла война, и Штаб был Штабом. Потом, если все пойдет гладко, он вновь преобразуется в Комитет или Совет, наверное, опять временный, начнутся игры в политику, а я опять вернусь к своим чертежам. Скорее бы! Не люблю играть в чужие игры на чужом поле.

– Жива она, жива! – верещал Боб, косясь на мой занесенный кулак. – В госпитале она! Не дури, Ларс! Ты мне голову проломишь, а себе пальцы поломаешь. Ну чего ради? Ну успокойся же! Честное слово, я сделал все, что мог!..

Я не верил ему. Мы топтались в коридоре и сопели, как два школьника, затеявшие выяснение отношений на перемене. Некий темпированный тип, по виду – из охраны, сунулся было к нам, и я рявкнул, чтобы он убирался. Он так и сделал, а я схватил Боба за горло и принялся душить. Физически мы были примерно равны по силе, но мне помогало бешенство. К тому же Боб не намеревался меня убивать, он просто защищался.

Да, картинка… Соратники, без пяти минут победители уже душат друг друга. Для пауков в банке и то рановато.

Боб дергался. Когда он закатил глаза и вывалил язык, я наконец одумался и отпустил его. Даже помешал съехать по стене на пол. Боб сделал судорожный вдох, замахал на меня руками и принялся хрипеть и давиться.

– Рассказывай! – потребовал я, когда его лицо из багрового стало просто красным.

Он сплюнул на пол и знаками дал понять, что еще не может говорить.

– Рассказывай! – потребовал я, выждав, сколько хватило терпения.

– Я не виноват, – с натугой проскрипел Боб. – Это случилось два дня назад, еще в лагере…

– Подробности после! – Боб был выше меня ростом, но сейчас я нависал над ним. – Я хочу знать одно: кто?

– Женщины…

– Давай подробности!

– Понимаешь, была у нас проведена одна мелкая операция, не очень удачная, словом, потери были немаленькие… Мужья, сыновья, ну и все такое… – Боб держался за шею, вертел головой. – Ну, плач в лагере, вой… А тут твоя Дженни как раз нос из палатки высунула… хотя говорил я ей… Кто-то из женщин крикнул, что она чужая, она из метрополии… ну и бросились на нее бабы. Ополоумели от горя, ну и сам понимаешь…

– А ты что же?

– А что я? Я как раз темпирование проходил. Как услышал, как понял, в чем дело, – палатку разрезал и на выручку… Да где там… Знаешь, каковы женщины в исступлении? Я до того случая не знал…

– А бойцы?

– Растерялись. Ну, то есть кто растерялся, а кто не счел нужным вмешаться. Ты меня извини, Ларс, но держать женщину из метрополии в лагере было плохой идеей… Потом-то кое-кто мне помог, раскидали мы этих фурий, пострелять в воздух пришлось…

– Где она?!

– Здесь, в центральном госпитале. Я сам проследил, чтобы ее доставили и чтобы врачи сразу же занялись ею… – Боб говорил все увереннее. – Знаешь, чего мне это стоило? Тут еще полдня назад такое творилось… Все, что надо, я сделал, не сомневайся…

– Кроме одного, – сказал я.

– Не мог же я ее к себе привязать! – возмутился Боб. – Что ты от меня хочешь? Для спасения твоей Дженни я сделал все, что было в моих силах! Эти бабы меня самого едва не разорвали!..

– Ты мне обещал, – напомнил я.

– Не всякое обещание можно выполнить. Пойми, старик, бывают обстоятельства…

– Ты мне обещал, – повторил я.

– Тьфу! Сколько раз тебе говорить: никто на моем месте не сделал бы большего! Мне что, не надо было темпироваться? В такое время?! Может, мне следовало веревкой к себе привязать твою женщину? Очнись, Ларс! Знаешь, сколько погибло наших? Ничего ты не знаешь! Чудо, что она вообще осталась жива!

Он уже овладел собой, сын большого босса, вынужденный оправдываться перед парнем из низов. Неявно и скорее всего бессознательно он уже давал понять разницу между нами – манерой держаться, манерой говорить, нюансами мимики. Он был готов снисходительно простить мне мои дурные манеры. Кончились времена бедствий и равенства всех перед лицом возможной смерти – теперь все возвращалось на круги своя.

И я отступил на шаг. Я перестал нависать над Бобом и дышать ему в лицо. Черт побери, ведь он действительно сделал все, что мог. Его ли вина, что он мог только это?

Боб не был трусом. Он мог бы защитить Дженни, если бы это не стало для него помехой. Иначе – не мог. Он просто всегда знал, что важнее для него в данный момент.

Я сам был виноват ничуть не меньше его. Не знал я разве, что Боб Залесски – сын Майлза Залесски, естественный его наследник и представитель в Штабе? Мог ли Боб отвлекаться на второстепенное?..

Папаша Майлз его бы не понял.

Казалось, Штаб великолепно обошелся бы и без Ларса Шмидта – на практике же на меня разом свалилась куча дел. В эту ночь я не нашел времени ни сгонять в госпиталь к Дженни, ни вздремнуть полчасика. Я не спал уже более пяти субъективных суток, глотал таблетки для бодрости, запивал их крепчайшим кофе и чувствовал, что тупею. Сердце временами принималось колотиться, как отбойный молоток. Был бы я стар и изношен – помер бы, наверное.

Сгорел бы, так сказать, на посту.

Переговоры с командованием землян велись по радио с одной из захваченных нами платформ, оставленной безопасности ради вне городской черты, а связь между Штабом и платформой шла по лазерному лучу, брошенному с радиовышки. Техническую часть обеспечивал Пит Боярский с полудюжиной техников из «Залесски Инжиниринг» и мною в роли свирепого цербера-погонялы. Переговоры шли всю ночь.

Я понимал земного главнокомандующего: кому приятно сесть в лужу с таким плеском? Он, успокаивающий метрополию рапортами о планомерном подавлении дотлевающих очагов бунта, еще лелеял надежду выдать случившееся за крупную, но поправимую неудачу. Первым делом нам предложили сдаться, пообещав снисхождение. В ответ мы послали ультиматум, предоставив главнокомандующему самому разбираться в тонкостях различия между неудачей и катастрофой. Мы знали, что два корабля-громадины на орбите – это, в сущности, все, что у него осталось. Эти корабли могли наносить сокрушительные удары по поверхности, они могли почти уничтожить нас как народ, но это было не то, чего хотела метрополия. На что ей выжженная планета? Мелких же судов, пригодных для решения тактических задач, у противника осталось до крайности мало, и бой над столицей уже показал: мы можем справиться с ними. Сами останемся без катеров и нескольких захваченных платформ, но справимся.