СБОРНИК - «ДОЖИВЕМ ДО ЯНВАРЯ»

– Ан нет, милок, ты уж будь добр потерпи. По ночному лесу ползать да с различными тамошними тварями чуть ли не голыми руками драться, так ты горазд, а как лечиться, так тут ты сразу на попятную. Не для того тебя баба Маша в чувство приводила, чтобы ты у нее от воспаления легких или еще какой проказы издох.

Сталкер понял, что спорить с этой, с позволения сказать, бабушкой – божьим одуванчиком бесполезно, однако и засиживаться у нее не стоило. Чего доброго еще залечит до смерти. Он лучше доберется до знакомых мест и там отваляется пару деньков, приводя себя в чувство старыми добрыми сталкерскими способами – правильное сочетание энного количества беленькой в купе с лечебными свойствами некоторых артефактов способно поставить на ноги любого, даже самого тяжелобольного искателя приключений.

– Где я нахожусь? – наконец смог спросить Художник, когда действие целебного отвара немного поутихло, и он вновь смог нормально говорить.

– В поселке ты. Он у нас не шибко большой, однако в последнее время сюда все чаще путники навроде тебя заглядывают, – старушка усмехнулась, смерив сталкера лукавым взглядом. – Я это о том, что места вокруг опасные, вот иногда и забредают к нам еле живые путники, а кого-то и мужики наши местные в лесу находят. Как тебя, например. Иных удается на ноги поставить, ну а кто уж совсем плох, так извиняйте. Видно, на роду у них так написано.

– Подожди, я не совсем понимаю, – Художник встряхнул головой, будто пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями. – Поселок? Здесь, в Зоне?

– А мне откуда знать в зоне аль нет. Но те, кто выживают, чаще всего наши места именно так и кличут. Но мне все одно, деревня она и есть деревня.

– Погоди, ну а Чернобыль-то отсюда далеко? Чернобыльская атомная электростанция?

– Это та, чьи трубы облака сквозь пронзают, что ли? Да не шибко. Однако, мне все одно, я чай не молодуха, чтобы бегать на эти ваши електо…тьфу ты язык сломаешь! Это вон пусть наши деревенские пустобрехи, ежели им делать нечего, ходют, а мне теперь лишь бы помереть спокойно. Я свое уже отбегала.

Художник осторожно сел на кровати, не отводя вопросительного взгляда от странной старушки. Могло ли так случиться, чтобы в северной зоне отчуждения и впрямь уцелел поселок с мирными жителями, которые даже не слышали о Зоне и ужасах, которые происходили здесь в последнее время? Неужели ни разу сюда не забредали монстры на манер кровососа или еще какой твари похуже? Исключено. Да и не могли люди оставаться в неведенье, когда сюда, если верить бабкиным словам, все же приходили одинокие сталкеры. А как же связь с внешним миром? Ведь не могли же жители этой деревушки не предпринимать попыток выбраться за пределы их мирной территории! Да хотя бы в город или к родственникам в соседний поселок! Нет, это больше походило на фантастику…

«Или на бред, который является результатом работы воспаленного мозга. – промелькнуло в голове у Художника. – Вот только осталось понять, кто из нас двоих – я или милая, но от этого еще более странная старушка – все же сошел с ума»

– Ты говорила, меня нашли, – произнес сталкер, собравшись с мыслями, – Где и когда?

– Ну ты и болтун. Устала я уже языком-то ворочить, чай не молодуха какая. Сашка Филатов тебя нашел. В лесу, уж не знаю, какого лешего он там делал, да только припер тебя на своем горбу ко мне. Говорит, мол, выхаживай. А я что, помирать тебя брошу? На кой мне грех в конце жизни на душу брать. Вот и нянчусь с тобой уже третий день как с дитем малым. А у меня что, дел других нету? – старушка вопросительно уставилась на Художника, будто тот вправду мог ответить что-то разумное.

В соседней комнате хлопнула дверь, и за считанные секунды помещение наполнилось холодным воздухом, который заставил сталкера непроизвольно поежиться и чуть ли не с головой забраться под теплый плед. В дверном проеме мелькнул силуэт, но, к удивлению Художника, человек входить не стал, задержавшись у двери. Раздался сухой кашель. Он прозвучал немного громче, чем то было необходимо – таким своеобразным образом гость извещал о своем приходе и пытался привлечь внимание хозяйки.

Сталкер не без интереса отметил, как за эти короткие несколько секунд на лице старушки сменилась целая гамма эмоций – от легкого раздражения, до растерянности и даже испуга. Сейчас же добродушной хозяйке удалось взять себя в руки, но легкое беспокойство, отражающееся в бегающих глазах, скрыть было тяжело.

Баба Маша поспешно вскочила со стула и кинулась к столу, по пути расплескав половину содержимого кружки, которое она так и не успела влить в сталкера. Убрав немногочисленную посуду, она наспех накинула на себя какую-то старую шубу и, повязав голову платком, кинулась в прихожую, не обращая внимания на пораженного сталкера, провожающего ее удивленным взглядом. Гость, тактично ожидающий, когда на него обратят внимание, наверное, был удивлен поведением старушки, по крайне мере, судя по их диалогу, он всячески пытался задержать и расспросить о чем-то хозяйку дома. Разобрать, о чем именно шла речь, Художник не смог, ему удалось услышать лишь ставший привычным веский аргумент бабы Маши: «Чай не молодуха какая!» После чего хлопнула дверь, и в доме воцарилась относительная тишина.

Однако томиться долгим одиночеством Художнику не пришлось – уже через секунду порог комнаты переступил человек, очевидно, тот самый, который пытался поговорить о чем-то со старушкой. При ближайшем рассмотрении вошедший оказался немолодым мужчиной одетым совсем не по канонам Зоны – в старую телогрейку, валенки и выгоревшую лисью шапку. Гость медленно прошелся по комнате, осматриваясь так, как будто очутился здесь впервые. Он ненадолго задержался у стола, изучая содержимое той самой кружки, из которой баба Маша поила Художника. Неодобрительно покачав головой и поставив кружку на место, мужчина, наконец, повернулся лицом к лежащему в кровати сталкеру и подошел достаточно близко, чтобы тот сумел хорошо его рассмотреть.

– Ну, здравствуй, что ли, – произнес гость, не без интереса наблюдающий за тем, как сталкер меняется в лице.

Художник поспешно вскочил с кровати, делая шаг навстречу мужчине, но не рассчитал свои силы и оступился. Его ноги подкосились и он бы, наверное, упал, если бы не гость, который бережно подхватил сталкера под руки.

– Здравствуй, Филин, – Художник обнял мужчину. В его глазах блеснули слезы. – А я ведь думал…

– Я тоже брат… я тоже…

Филин осторожно усадил сталкера на кровать, сам же сел рядом на стуле. Около минуты оба мужчины молча разглядывали друг друга, будто пытались вспомнить и сравнить сидящего перед собой человека с мысленным образом, что казалось навсегда останется запечатлен лишь в их памяти.