Артур Кларк - Око времени

Тяжело дыша, она встала над поверженной американкой. Она слабо ощущала ее запах – запах кислого молока и жира. Так пахли монголы.

– Сейбл, неужели ты всерьез думала, что Оку есть хоть какое-то дело до тебя, до твоих жалких амбиций? Желаю тебе сгнить в аду. – Она устремила гневный взгляд на Око. – А ты, ты! Тебе все еще мало? Ты этого хотел? Мы еще мало страдаем?!

– Бисеза…

Это был почти нечленораздельный стон. Бисеза бросилась к Редди.

36

После боя

Гефестион погиб.

Александр выиграл величайшее сражение в почти невероятных обстоятельствах – в новом мире, противостоя врагам, опережающим его почти на тысячу лет. Но, выйдя из битвы победителем, он потерял своего соратника, своего возлюбленного, своего единственного настоящего друга.

Александр знал, чего от него сейчас ожидают. От него ждали, что он уйдет к себе в шатер и напьется до беспамятства. Или несколько дней будет отказываться от еды и питья, и в конце концов его родня и приближенные забеспокоятся. Или даст приказ соорудить невероятно грандиозный памятник – может быть, высечь из камня громадного льва. Так рассеянно размышлял Александр.

Он решил, что не будет делать ни того, ни другого, ни третьего. Да, он будет горевать по Гефестиону, оставаясь в одиночестве. Возможно, он прикажет, чтобы всем лошадям в лагере остригли гривы и хвосты. Гомер описывал, что именно так Ахилл поступил с лошадьми, оплакивая гибель своего возлюбленного друга Патрокла. Да, так и Александр мог оплакать Гефестиона.

Но сейчас было слишком много дел.

Он шел по залитой кровью земле поля битвы, проходил мимо шатров и домов, где разместили раненых. За ним спешили взволнованные советники и Филипп, его личный лекарь, – ведь Александр и сам получил еще несколько ранений. Многие воины, конечно, были рады видеть его. Некоторые похвалялись своими подвигами в бою. Александр терпеливо выслушивал их и бесстрастно хвалил за храбрость. А другие были в шоке. Александр видел такое раньше. Эти либо сидели неподвижно и смотрели в одну точку, либо без конца повторяли свои жалкие истории. Они потом оправятся, придут в себя, так бывало всегда. Придет в себя, выздоровеет и эта окровавленная земля, когда наступит весна и снова вырастет трава. Но ничто не сотрет гнева и чувства вины в душах тех, кто уцелел при том, что их товарищи погибли. А их царь никогда не забудет Гефестиона.

Редди лежал около стены с беспомощно повисшими руками, повернутыми ладонями вверх. Залитые кровью кисти его рук походили, как казалось Бисезе, на двух вареных крабов. Из стреляной раны в нижней части левого бедра хлестала кровь.

– Нам пришлось увидеть так много крови сегодня, Бисеза.

Он еще ухитрялся улыбаться.

– Да.

Она вытащила из кармана перевязочный пакет и попыталась тампонировать рану. Но кровь упрямо просачивалась. Судя по всему, пуля, выпущенная Сейбл, повредила паховую артерию – один из главных кровеносных сосудов, по которым кровь поступала к нижним конечностям. Редди нельзя было перемещать, Бисеза не могла сделать ему переливание крови, не могла вызвать машину «скорой помощи».

Но для сантиментов времени не было. Нужно было относиться к Редди, как к сломавшейся машине, как к грузовику, у которого сорвало капот. Бисеза попыталась разорвать ткань штанины.

– Постарайся помолчать, – посоветовала она Редди. – Все будет хорошо.

– Кейси сказал бы: «дерьмо собачье».

– Кейси плохо на тебя влияет.

– Расскажи мне, – прошептал он.

– О чем?

– О том, что со мной станет… Вернее, стало бы.

– Нет времени, Редди. – Ткань наконец треснула, и перед Бисезой предстала зияющая дыра, кровавая воронка, из которой текла и текла красная жидкость. – Ну-ка, помоги мне.

Она взяла его руки и сжала ими рану с боков, а сама запустила в окровавленную плоть пальцы.

Редди дернулся, но не вскрикнул. Он был чудовищно бледен. Кровь растеклась лужицей на полу рядом с ним – маленький близнец застывшей лужи расплавленного золота.

– Нет времени ни для чего другого. Пожалуйста, Бисеза.

– Тебя будут любить, – выговорила она, отчаянно пытаясь пережать артерию. – Ты станешь голосом нации, голосом века. Ты обретешь международную славу. Будешь богат. Ты будешь отказываться от почестей, но тебе их будут постоянно предлагать. Благодаря тебе обретет особые черты жизнь твоего народа. Ты получишь Нобелевскую премию по литературе. О тебе будут говорить, что твой голос слышен во всем мире, стоит тебе обронить хоть слово…

– Ах… – Редди блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Бисеза передвинула пальцы. Из раны с прежней силой хлынула кровь. Он простонал: – Все эти книги, которые я никогда не напишу…

– Но они существуют, Редди. Они в памяти моего телефона. До последнего треклятого слова.

– Ну да, да… Хотя… В этом мало логики – откуда им взяться, если автор умер, не написав их… А моя семья?

Пытаться остановить кровотечение таким путем было примерно то же самое, как если бы Бисеза пробовала заткнуть дыру в водопроводной трубе, придавливая ее подушкой. Она знала, что помочь Редди можно было единственным способом: найти паховую артерию и перевязать ее.

– Редди, будет чертовски больно.

Она погрузила пальцы еще глубже в рану и расширила ее.

Редди запрокинул голову, выгнулся дугой, зажмурился.

– Моя семья. Пожалуйста, – взмолился он голосом, похожим на шелест сухой осенней листвы.

Бисеза водила пальцами внутри его ноги, ощупывала слои клетчатки, мышц, кровеносные сосуды, но никак не могла найти артерию. Видимо, при ранении сосуд сократился и ушел вверх.

– Я могла бы сделать разрез, – бормотала она. – Найти эту гадскую артерию… Но ты потерял столько крови…

Она не могла поверить, что из молодого человека уже вылилось столько крови: ею были залиты его ноги, ее руки, пол.

– Знаешь, мне больно. И холодно.

Слова он выговорил с трудом. Он был близок к шоку. Бисеза надавила на рану.

– Ты женишься и будешь долго жить со своей женой, – торопливо проговорила она. – И кажется, счастливо. У вас будут дети. Дочери. Сын.

– Да? Как я назову сына?

– Джон. Джон Киплинг. Будет большая война, она охватит всю Европу.

– С немцами, наверное. Вечно эти немцы…

– Да. Джон пойдет добровольцем в армию, будет воевать во Франции. Он погибнет.

– О… – Лицо Редди стало почти бесстрастным, но его губы дрогнули. – Хотя бы ему теперь не придется терпеть такую боль, как мне… Или нет… Опять эта логика, чтоб ее черт побрал! Как жалко, что я не понимаю… – Он открыл глаза, и она увидела, что в них отражается равнодушный шар Ока Мардука. – Свет… – сорвалось с губ Редди. – Свет утра…