Дана Гинтер - Путешествие на «Париже»

Жюли заглянула в общую комнату. Теперь у нее нет никаких обязанностей. До чего непривычно наслаждаться свободным временем! Она вошла и неуверенно огляделась вокруг. Хотя она видела этих пассажиров и раньше, подавала им еду и убирала за ними, она ни с кем из них, в общем-то, не была знакома. Разглядывая их лица, светившиеся от предвкушения новой жизни, она вдруг сообразила, что именно здесь, в третьем классе, она окружена настоящими знатоками эмиграции: почти все эти люди покинули родину, чтобы поселиться в Америке. Только что Жюли стала одной из них, и все оставшееся до прибытия в Нью-Йорк время она проведет рядом с ними. Где еще она найдет лучших советчиков?

В углу Жюли заметила ирландских парней. Повиснув на креслах, они флиртовали с двумя итальянками-близнецами, якобы обучая их английскому языку.

– Извините меня, пожалуйста, – дотронувшись до плеча одного из парней, сказала Жюли. – Вы не могли бы мне помочь?

– В чем помочь? – обернувшись к ней, спросил рыжеволосый. – Эй, да вы уже не в форме.

– Верно, я океаном сыта по горло, и когда мы войдем в порт, я с ним распрощаюсь навек, – ответила Жюли. – Вы не могли бы мне дать кое-какие советы?

– Еще как могли бы! – откликнулся веснушчатый паренек. – Я могу вам рассказать о Нью-Йорке все, что только захотите!

– Ну да, – закатив глаза, отозвался рыжеволосый. – Где же еще найти лучшего знатока, чем парень из Корка, который провел последние три года в Ливерпуле?

Девушки-близнецы потеснились на маленьком диване, и Жюли села рядом с ними.

– Значит, так, – с важным видом начал веснушчатый, – начнем с Бруклина. Там живет мой дядя Нед. Он знает тьму-тьмущую семейств, которые сдают комнаты. Что же касается работы…

Через минуту-другую все тревоги Жюли улеглись, и она уже вместе со всеми пассажирами третьего класса с волнением ждала прибытия в Америку, а когда через полчаса в комнату заявилась Симона, она ее даже не заметила.

– Я слышала, ты тут трещишь без умолку, – глядя на Жюли сверху вниз и усмехаясь, сказала Симона. – Выходит, старухе Трембле пришлось тебя уволить. Какая жалость.

Жюли встала с дивана и смело встретила насмешливый взгляд Симоны.

– Жалость? Не думаю. Я, Симона, сама уволилась. – Жюли широко улыбнулась. – Наслаждайся «Парижем» и всем его экипажем в придачу! Я остаюсь в Нью-Йорке!

Симона побледнела. От растерянности ее глаза помутнели.

– В Нью-Йорке?! – эхом повторила она.

– Да, в Нью-Йорке, – устраиваясь на диване, кивнула Жюли. – Но кто знает, Симона, может, после нескольких лет работы в третьем классе тебе наконец позволят поработать в гардеробной! Мечтать никому не возбраняется!

Симона залилась краской, злобно поджала губы, развернулась и, размахивая руками, поспешила исчезнуть. Наверное, побежит за утешением к Николаю, подумала Жюли. Доброму, мягкому Николаю. Симона дернула ручку двери, и Жюли облегченно вздохнула – слава богу, она больше не увидит ни Симоны, ни своего первого промасленного возлюбленного.

Констанция проснулась и сразу же увидела, как в комнату сквозь иллюминатор, подобно лучу прожектора, струится солнечный свет. Она надела халат и подошла к окну. Кругом тишина. На сероватом с розовыми отблесками море ни морщинки. Цвет воды самый что ни на есть подходящий для модного костюма.

На часах девять. Пора собираться. Ее вещи были разложены по всей комнате, точно она провела на борту не пять дней, а целую вечность. Она вытащила из угла дорожный сундук. С месяц назад они отправились его покупать вместе с Джорджем – он все еще дулся на нее из-за поездки и без конца ворчал. Нет, он не злился, подумала вдруг Констанция, просто тревожился; что поделаешь, наверное, так он выражал свою любовь… уж как мог…

Улыбнувшись, она принялась собирать расставленные на раковине туалетные принадлежности: кремы, пудру, помаду, тальк, расчески, шпильки и прочие мелочи. Закручивая крышки на баночках, она вдруг поняла, что при мысли о возвращении домой ей все еще не по себе. Ее уже не охватывал ужас, но она по-прежнему с тревогой думала о том, что ждет ее впереди. Хуже ли стало матери? Сломлен ли отец? А Джордж… Почувствует ли он, что она была с другим мужчиной? Единственное, в чем Констанция была уверена, это в том, как ее встретят дочери: с необузданной радостью и смехом. Только с ними у нее простые и искренние отношения.

Констанция сняла со столика фотографии, погладила лица девочек – как хорошо, что они снова будут вместе, – а потом бросила долгий взгляд на снимок Джорджа. В нем, конечно, не было свойственной Сержу уверенности в себе, его доброжелательности и утонченности, у Джорджа не было таких изящных рук и притягательных светло-карих глаз. Но он принадлежал ей, Констанции, как принадлежали ей и его увлекательные рассказы о природе, и его неуклюжие объятия, и его нежность и раздражительность с дочерьми… Этот человек был ее мужем. Констанция обернула фотографии носовым платком и бережно упаковала в сундук.

Она вложила туфли в нижний ящик, шляпы – в шляпные коробки и приступила к верхнему ящику, собираясь уложить в него перчатки и украшения. На столе рядом с кольцом, подаренным Фэйт, лежала ее новая ручка – подарок миссис Синклер. Констанции очень хотелось найти ей применение, но что же она будет ею писать? Заведет дневник, начнет сочинять стихи, детские рассказы, романы? Из приятелей Фэйт, например, вышли бы отличные персонажи. Господи, улыбнулась Констанция, они уже и без того отличные персонажи!

Прежде чем убрать ручку в сумку, она сняла с нее колпачок, взяла в руки меню обеда с капитаном, которое собиралась сохранить, и вывела на нем свое полное имя: миссис Констанция Юнис Стоун. А потом с удовольствием принялась обрисовывать его всевозможными завитушками. Перо гладко и бесшумно скользило по бумаге. Разрисовав все меню сверху донизу, она выбросила его в мусорную корзину и тут же подумала, что миссис Синклер, очевидно, была права: Констанция должна попрощаться с доктором.

Она уложила вещи в сундук, заперла его и вышла из каюты. Оказавшись на палубе, Констанция увидела, что движется против людского потока – было воскресное утро, и пассажиры, похоже, шли на службу в часовню.

Навстречу ей попались знакомые лица – семья Андерсон, молодожены, пара из Техаса, и всем им она приветливо кивала. Один за другим они проходили мимо, а Констанция вдруг подумала, что каждый из тех, кто был на «Париже» – будь то пассажир или член экипажа, прожил эти пять дней по-своему. У каждого, включая знаменитого Дугласа Фэрбенкса, белобрысых детей из семейства Андерсонов, Жюли, Веру и саму Констанцию, было собственное, отличное от всех прочих путешествие. Три тысячи «плавучих» историй – подобно страницам выброшенного в море журнала. Может быть, стоит написать о них?