Сергей Абрамов - Рай без памяти

Я тотчас же перевел это Томпсону.

– Не в три, а в два, – сказал Фляш.

42. КОНЕЦ «ОЛИМПИИ»

– Иначе говоря, через десять минут. Так и передай.

Он стоял в дверях без шапки, с какими-то щепками в волосах, с красными от бессонных ночей глазами и землистым цветом лица – измотанный ночной сменой рабочий. Из-за спины его выглядывал Джемс, уже сменивший лагерную куртку на ковбойку и шорты «дикого». Грудь его наискосок пересекала желтая тетива лука, а у пояса болтался синий колчан с торчавшими из него длинными хвостами стрел.

– Почему в два? – спросил Томпсон.

– Банкет начнется не в четыре, а в три. Съезд гостей к половине третьего. К этому времени все опорные пункты должны быть уже захвачены. «Олимпию» берем последней. Командуешь операцией ты. – Фляш даже не посмотрел на меня – только плечом шевельнул.

– С какими силами? – спросил я.

– Сотни тебе достаточно. Мы перебрасываем из Си-центра четыре омнибуса автоматчиков во главе с Мартином.

Я еле сдержал радость: лучшего соратника трудно было и пожелать.

– Завершив окружение, – продолжал Фляш, – начинаете штурм. Четыре входа – четыре группы. Мартин с тремя проникает через главный и два боковых входа и занимает зал. Ты – через артистический за кулисы и займешь все внутренние проходы и лестницы. На сцену выходишь в последнюю минуту. Сигнал – взрыв!

Я знал, что правительственная ложа минирована, но считал это излишним. С сотней автоматчиков можно было бы обойтись и без пиротехники.

– Ты не знаешь Корсона Бойла, – отрезал Фляш. – Он только мертвый не страшен. А пешек его жалеть нечего. Подрывник будет у барьера ложи, переодетый официантом. Мина заложена за барельефом с орлом. Свеча на любом столе. Стоит прикоснуться свечой к орлу – он вспыхнет, как пакля.

– Он же резной, деревянный, – усомнился я.

– Мы его заменили другим, пропитанным горючим составом. Конечно, жаль подрывника. Но что ж поделаешь: мы еще не умеем делать самовзрывающиеся снаряды.

– Постой, – сказал я, – у нас есть бикфордов шнур?

– Какой шнур? – не понял Фляш.

– Запальный. Одним концом прикрепляешь к барельефу или еще проще – к мине, другой…

– Пока он будет гореть, заметят.

– Есть выход, – сказал я, вспомнив американский фильм с почти аналогичной ситуацией. – Взорвать можно и на расстоянии. Понадобится меткий лучник. Сверхметкий.

– Сгожусь, – вынырнул из-за спины Фляша Джемс.

– Пошли другого, – поморщился Фляш, – сейчас будем перевооружать твоих лучников.

– Пусть другой и перевооружает. А я с Ано, – осклабился Джемс.

Я вспомнил соотношение сцены и ложи. Метров тридцать, не больше. Сколько летит стрела?

– Сейчас проверим, – сказал Джемс и распахнул дверь в коридор. – Тридцать и будет. – Он снял лук и достал стрелу.

В конце коридора висел портрет Анри Фронталя в траурной рамке.

– Левый глаз. Засекай время – у тебя часы с секундами, – обернулся Джемс к Фляшу.

Тот вынул из кармана часы на ремешке. Стрела свистнула, и мы даже издали увидели, что она торчит в левом глазу портрета. Анри Фронталь был убит вторично.

– Две секунды, – ответил Фляш.

– Прикрепи кусок шнура с запасом секунды полторы на прицел и поджигай, – сказал я Джемсу. – Целься в орла – со сцены он виден. А промахнешься…

– Исключено, – возразил Джемс.

– Приводи себя в порядок, мэр, – сказал Фляш, по-видимому считая, что вопрос о взрыве исчерпан. – Ты будешь с олдерменами в зале. Завидую.

– А ты?

– Ну, у меня дел много.

Фляш спрятал часы.

– Учти, что омнибусы Мартина уже выехали, – сказал он мне и подмигнул Томпсону. – Получится у него, как ты думаешь?

– Как у первой скрипки в оркестре. Она никогда не фальшивит.

А я сомневался. Вдруг случится что-нибудь непредвиденное, чего не могли предполагать ни точный, как хронометр, Фляш, ни самоуверенный Томпсон.

И случилось.

Я прибыл за четверть часа до банкета, привязал лошадь к стойлу, вынесенному на обочину, и поискал глазами Мартина.

– Я здесь, – сказал он, выходя из-за экипажей, вытянувшихся на квартал вдоль тротуара.

Он был красив и величествен, как римский легионер, напяливший на себя вместо доспехов серую куртку с золотым галуном. Кучера не обращали на нас никакого внимания – они уже давно угощались, опережая своих господ за банкетом.

– Где люди? – спросил я его.

– Размещены у входов. Пришлось срочно добывать мундиры патрульных – форма стражников не годилась. Ты знаешь, где артистический?

Мы пожали друг другу руки и разошлись. Я не повторял инструкций Мартину: с таким товарищем это было не нужно.

– Встретимся в зале! – крикнул он вдогонку, совсем как важный полицейский гость, торопившийся на банкет.

Я тоже торопился. Гостей не разглядывал – не интересовался. Людей своих не искал – они сами нашли меня, разместившись у входа как встречающая начальство охрана. А где же действительная охрана?

– Мы ее сняли, лейтенант, – откозырнул мне один из гвардейцев Мартина.

– А почему не требуете пропуска? – строго спросил я, вспомнив о красной фишке.

– Мы вас и так знаем, комендант.

То были «мои» заключенные. Только худоба отличала их от подлинных полицейских – золотогалунные мундиры выглядели как на параде. И когда только успели их подогнать! Да и походка у моих «полицейских» была свободной и легкой, а не усталой и настороженной, как в Майн-Сити. Один за другим проскользнули они за кулисы, сняли вахтеров, одних связали, других втолкнули в пустые артистические уборные, заняли все проходы и лестничные клетки. Пробегавшие мимо актеры даже не замечали нас – настолько мы были естественны, как фон этого триумфального сборища. А банкет уже начался. Со сцены доносилось мелодичное бренчание гитары и бархатный голос Тольки, сопровождаемый бурно подтягивающим залом:

– «…Пригласи к столу… золотой галун… отведет от тебя беду! А уйдешь от пуль… золотой патруль… достанет тебя в аду!»

Я высунул нос из-за кулисы взглянуть на популярного полицейского шансонье – давно уже мы с ним не видались – и подмигнул: «Сейчас начнется, Толь. Мы уже здесь».

И тут произошло нечто никем не предвиденное.

Едва стихли аплодисменты, Толька снова вскочил, шагнул к авансцене и запел так звонко, что казалось, зазвенели ответно бокалы в зале:

– «Мой последний тост, золотой патруль… твой последний пост, золотой патруль… твой последний час, твой последний миг… твой последний вздох и последний крик!»

Я замер. Что-то дрогнуло во мне, подсекнув колени. Зал притих. Я видел только, как рванулся из-за стола Корсон Бойл.

Толька начал операцию. Преждевременно начал, стервец, но медлить уже было нельзя.