Айзек Азимов - Академия и Земля

Это, подумал Тревайз, и был «скрип», которого он ожидал, но звучало это намного нежнее скрипа. Нежно и мелодично пели ноты; каждый инструмент вносил что-то свое, и все сливалось в нечто восхитительное.

Тут не было и в помине бесконечной сложности электронной музыки («настоящей музыки», как продолжал думать о ней Тревайз), и чувствовалось некоторое однообразие. Но прошло какое-то время, и его слух приспособился к такой странной системе подачи звука – он начал различать неуловимые оттенки. Это оказалось утомительно, и Тревайз с тоской вспомнил об электронной музыке – холодной, математически просчитанной и с обнаженностью реальности. Но ему показалось, что, если он довольно долго будет слушать такую музыку, она сможет ему в конце концов понравиться.

Концерт шел уже минут сорок пять, когда на сцену вышла Хироко. Она заметила в первом ряду Тревайза и улыбнулась ему. Он чистосердечно присоединился к одобрительно засвистевшей аудитории. Хироко выглядела прелестно в длинной, искусно сшитой юбке, с большим цветком в волосах и с обнаженной грудью, – видимо, ее игре это не было помехой.

Ее инструментом была темная деревянная трубка, примерно в две трети метра длиной и почти два сантиметра толщиной. Она поднесла ее к губам и дунула в отверстие вблизи одного из концов, взяв высокую нежную поту, меняющуюся по высоте, когда ее пальцы бегали по металлическим клапанам вдоль трубки.

При первых же звуках Фаллом вцепилась в рукав Блисс и зашептала:

– Блисс, это… – и Блисс опять послышалось «фифьюл».

Блисс покачала головой, но Фаллом настаивала:

– Но это она!

Альфиане уже начали оглядываться на Фаллом. Блисс ладонью прикрыла ей рот и наклонившись пробормотала «тише» прямо в ухо солярианки.

После этого Фаллом слушала игру Хироко молча, но ее пальцы периодически двигались, словно работали с клапанами инструмента.

Последним выступающим на концерте был пожилой мужчина, игравший на инструменте с гофрированными боками, висевшем на его плечах. Он то сдвигал, то раздвигал его, в то время как одна рука мужчины двигалась вдоль ряда белых и черных клавиш, нажимая их поодиночке и по нескольку сразу.

Тревайз нашел эти звуки особенно утомительными, варварскими и неприятными, напоминающими вой диких собак с Авроры. Не то чтобы они были так уж похожи, но вызываемые ими эмоции совпадали. Блисс выглядела так, словно предпочла бы заткнуть пальцами уши, а лицо Пелората застыло в каком-то непередаваемом выражении. Похоже, это доставляло удовольствие только Фаллом, поскольку она притопывала ногой, и Тревайз, заметив это, понял, к своему удивлению, что она отбивает такт.

Наконец концерт завершился и поднялся громовой свист, сквозь который отчетливо пробивались звонкие трели Фаллом.

Затем слушатели разделились на маленькие группы, громко заговорили и вновь превратились в шумных и крикливых альфиан, какими они, казалось, были при большом скоплении людей. Музыканты, игравшие на концерте, стояли у стены, беседуя с подошедшими поблагодарить их.

Фаллом выскользнула из рук Блисс и подбежала к Хироко.

– Хироко, – воскликнула она задыхаясь, – позволь мне посмотреть.

– Что, дорогая? – не поняла Хироко.

– Вещь, на которой ты играла.

– Ах, – рассмеялась Хироко. – Это – флейта, маленькая флейта.

– Могу я потрогать ее?

– Разрешаю только взглянуть. – Хироко открыла футляр и вынула инструмент. Он состоял из трех частей, но она быстро собрала их вместе и протянула Фаллом: – Подуй в это отверстие.

– Я знаю, знаю, – нетерпеливо бросила Фаллом и схватила флейту.

Машинально Хироко отдернула ее и взяла покрепче.

– Дунь, но не прикасайся к ней.

Фаллом казалась разочарованной.

– Могу я тогда поглядеть на нее подольше? Я не прикоснусь к ней.

– Конечно, дорогая.

Она скова протянула флейту, и Фаллом пристально уставилась на инструмент.

И вдруг свет в зале померк, и в шуме людских голосов раздался немного неуверенный и дрожащий звук флейты.

Хироко от удивления чуть не выронила флейту, а Фаллом воскликнула:

– Получилось, получилось! Джемби говорил, что когда-нибудь у меня получится.

– Это ты вызвала звук флейты? – спросила Хироко.

– Да, я, я!

– Но как же ты это сделала, детка?

– Я виновата, Хироко, – вмешалась красная от смущения Блисс. – Я уведу ее отсюда.

– Нет, – возразила Хироко. – Я хочу, чтобы она сделала это еще раз.

Несколько альфиан приготовились слушать. Фаллом нахмурила брови, словно в большом напряжении. Свет померк, и вновь возник звук флейты, только более чистый и уверенный. Затем он стал меняться, по мере того как металлические клапаны вдоль флейты двигались, сами складывая аккорды.

– Это не похоже на то, как… – Фаллом слегка задыхалась, словно это ее дыхание привело флейту в действие, а не движимый энергией Фаллом воздух.

– Она, должно быть, черпает энергию от электрического тока, питающего лампы, – шепнул Тревайзу Пелорат.

– Еще, еще раз, – хрипло проговорила Хироко.

Фаллом закрыла глаза. Звук теперь стал сильнее, но мягче, чувствовалась большая уверенность. Флейта играла сама по себе, а клапанами двигали не пальцы, а энергия, передаваемая через пока недоразвитые частички мозга Фаллом. Возникая почти случайно, звуки складывались в музыкальную последовательность, и постепенно все зрители собрались вокруг Хироко и Фаллом, наблюдая, как Хироко осторожно держит флейту большим и указательным пальцами за концы, а Фаллом, закрыв глаза, управляет потоками воздуха и движением кнопок.

– Это фрагмент того, что я играла, – прошептала Хироко.

– Я запомнила, – торопливо кивнула Фаллом и снова сосредоточенно сдвинула брови.

– Ты не сделала ни единой ошибки, – сказала Хироко, когда музыка стихла.

– Но это неправильно, Хироко. Надо играть по-другому.

– Фаллом! – возмутилась Блисс. – Это невежливо! Ты не должна…

– Пожалуйста, – повелительно сказала Хироко, – не надо мешать. Почему неправильно, дитя?

– Потому что я бы сыграла иначе.

– Покажи как.

И вновь зазвучала флейта, но более затейливо, поскольку та сила, что нажимала клапаны, делала это теперь быстрее, в стремительной последовательности и более продуманных сочетаниях, чем прежде. Музыка стала сложнее, эмоциональнее и живее. Хироко стояла прямо, как натянутая струна, в зале воцарилась гробовая тишина.

Даже после того как Фаллом перестала играть, никто не проронил ни слова, пока Хироко не произнесла, глубоко вздохнув:

– Малышка, ты когда-нибудь играла это раньше?

– Нет, – сказала Фаллом, – прежде я могла играть только пальцами, а ими я не смогла бы извлечь ничего подобного. – Затем добавила, простодушно и без следа превосходства: – И никто не сможет.

– Сыграй что-нибудь еще!

– Я могу что-нибудь придумать.

– То есть, сымпровизировать?

Фаллом нахмурилась, не поняв слова, и оглянулась на Блисс. Та кивнула, и Фаллом ответила:

– Да.

– Тогда, пожалуйста, сделай это.

Фаллом на пару минут задумалась, затем медленно заиграла, начав с очень простой последовательности звуков – что-то раздумчивое, мечтательное. Флуоресцентные огни меркли и разгорались вновь, когда количество энергии, забираемое Фаллом, увеличивалось или уменьшалось. Казалось, никто этого не замечал, словно мерцание огней сопровождало музыку, словно электрические искры возгорались от заклинания звуков.

Сочетания нот затем повторились, но более четко, а потом – усложнено. Возникли вариации, не заслоняющие собой основной композиции, мелодия становилась все более пламенной, возбуждающей – настолько, что просто дух захватывало. И наконец музыка зазвучала еще громче, так что когда мелодия стихла, это произвело на слушателей впечатление внезапного падения с небес на землю.

Альфиане очнулись и разразились оглушительным свистом. И даже Тревайз, привыкший к совершенно другой музыке, с грустью подумал: «Как жаль, ведь я никогда больше этого не услышу…»

Когда альфиане более или менее утихомирились, Хироко протянула флейту Фаллом:

– Возьми, Фаллом. Она твоя!

Фаллом жадно потянулась к флейте, но Блисс перехватила протянутые руки девочки и сказала:

– Мы не можем принять флейту, Хироко. Это очень ценный инструмент.

– У меня есть другая, Блисс. Правда, не такая хорошая, но быть посему. Этот инструмент должен принадлежать тому, кто играет на нем лучше. Я никогда не внимала такой музыке, и было бы несправедливо, если бы я обладала инструментом, которым не владею в совершенстве. Хотела бы я знать, как можно играть на нем, не касаясь пальцами.

Фаллом взяла флейту и радостно, крепко прижала к груди.

В каждой из двух комнат горела флуоресцентная лампа. Пристройку освещала третья. Свет они давали тусклый, неудобный для чтения, но, по крайней мере, в комнатах теперь было не так уж темно.