Сергей Синякин - Злая ласка звездной руки (сборник)

Кунжаков почувствовал, что у него пересохла глотка. Порывшись в пакете, он достал бутылку пепси, открыл ее и сделал несколько глотков.

Значит, атака на город все-таки состоялась. Куда же дели население? Эвакуировали? Скорее всего это было именно так. Страна у нас большая, распихали михайловчан по психушкам, самых интересных, естественно, в институт Сербского, как подопытных кроликов, вывезли. А из этого вытекало, что Старикову свою семью теперь придется очень долго искать. И не факт, что он ее найдет. И тут Кунжакову в голову такая мысль пришла, что мороз по коже прошел. Он косоглянул на Старикова, смотревшего вперед с неподвижным лицом, на негромко напевающего беззаботного водителя Алексея, который уже наверняка забыл о своей службе в десантных войсках. Им эта мысль в голову не приходила. Она могла прийти в голову лишь милиционеру, побывавшему не в одной «горячей точке», а потому все видевшему и знавшему не понаслышке.

Если город подвергся нападению из космоса, если население его стало потенциально опасным для всего остального мира, то кто сказал, что с этим населением будут церемониться?

Надо было еще доказать, что жители города стали опасными. Подумаешь, замолчали они! По нашей жизни иной раз вообще ни с кем общаться не хочется. Так если ты молчишь, никто тебя ненормальным не считает. Не в духе человек, и все.

Но с другой стороны, когда вдруг замолкают жители всего города, и замолкают они после того, как оказываются за невидимым барьером, поставленным неизвестно кем и неизвестно для каких целей, если жители эти не реагируют ни на кого, думают неизвестно о чем… Будут ли в таком случае с ними церемониться или просто решат проблему извечным простым способом: с глаз долой — из сердца вон?

Кунжаков закурил.

В кабине стояла тягостная тишина, только водитель что-то немузыкально напевал. Надо было что-то сказать или хотя бы поделиться своими соображениями, но старший лейтенант на это не решился. Да и кто бы вот так — запросто — высказал подобные мысли вслух?

Справа показалась цитадель свиноводческого хозяйства, сложенная из красного кирпича. К нему примыкал невысокий хвойный лес, достаточный, однако, чтобы остановиться поблизости от дороги и быть невидимыми с нее.

— Леша, — попросил старший лейтенант Кунжаков. — Притормози немного. Видишь, у человека плохо на душе? Заруливай в ельник, я ему немного лекарства плесну.

15. ЦАРИЦЫНСКАЯ ОБЛАСТЬ, БЫВШИЙ РАЙОННЫЙ ЦЕНТР МИХАЙЛОВКА,

Такое можно было увидеть только в бредовом сне! Да и во сне такое снится очень редко. Чтобы видеть такие, сны, надо быть сумасшедшим.

Кунжаков опасался, что около Михайловки их обязательно остановят. Никто их не остановил. Да и огромного лагеря на развилке уже не было, только мусор и ямы от столбов показывали, что недавно здесь был постой. На повороте к городу грудилось несколько милицейских автомашин и бронетранспортеров. Милиционер лениво вышел на дорогу и махнул рукой, чтобы «ЗИЛ» проезжал мимо. Алексей прибавил газу. Грузовая автомашина, надсадно рыча, набрала скорость и устремилась на подъем. За мостом, там, где раньше стояли гигантский крестьянин с дояркой на фоне огромной крутобокой коровы, сейчас ничего не было. Не было видно даже телевизионной вышки. Машина взяла подъем, и находящиеся в ней люди все-таки увидели эту вышку.

Телевизионная вышка лежала на боку и была изломана, словно ее топтал великан. В разные стороны торчали арматура и лопнувшие стальные переплеты, делающие поверженную вышку похожей на рыбий скелет. Развалины, на которых лежала телевышка, еще дымились.

Алексей присвистнул.

Стариков побелевшими пальцами вцепился в сиденье.

— Лихо! — сказал Стариков. — Если уж вышку свалили…

Он не договорил, но в разъяснениях нужды не было. На выезде из города в сторону Москвы снова стояли бронетранспортеры и милицейские машины, освещенные лучами заходящего солнца. Двое дюжих парней в полосатых тельняшках мылись, поочередно поливая друг другу из ведра. Грузовик проводили ленивыми скучающими взглядами, но никто не сделал попытки остановить его. То ли форма Кунжакова успокаивала постовых, а быть может, указание было получено не пропускать никого в город, а на проезжающих мимо можно уже было не обращать внимания.

Кунжаков посмотрел направо.

Город прятался в котловине, поэтому домов отсюда не могло быть видно. Над котловиной стоял черный туман. Более всего он напоминал дым. Кунжаков закурил, стараясь не думать о том, что произошло в городе.

— Тормозни за поворотом, — попросил Стариков. — Я сойду.

— Ну куда ты пойдешь, — попытался остановить парня Кунжаков. — Не видишь, сколько там солдатни и нашего брата понатыкано? Не ровен час подстрелят! Сам знаешь, в такой ситуации церемониться не будут!

— Тогда какого черта я сюда ехал? — возразил Стариков. — Мне надо жену найти и дочку. Ничего, Андрей, один раз я уже рискнул. Сам знаешь, обошлось.

— Да это мы тебе попались тогда, — мрачно сказал водитель, но скорость сбросил. — Другие тебя взяли бы за химо и отволокли в штаб. До сих пор бы по изоляторам вместе со своими скитался бы… А может, и похуже что-нибудь произошло.

— Останови, Леша, — попросил Стариков. — Я понимаю… Но вы тоже поймите, мне надо.

— Да с чего ты взял, что твоя Светка там? — не выдержал Кунжаков. — Как бы они сюда добрались? Сам же говорил, что они всю ночь мучились! Каким манером она бы в город пробралась, да еще и малую дочку с собой протащила? Не дури, Димка, поехали до Кумылги. Здесь недалеко уже. Зайдем в райотдел, узнаем все новости… Наши всегда обо всем осведомлены. Точно тебе говорю! Поехали!

Дмитрий Стариков покачал головой.

— Я знаю, что они там, — сказал он. — Я чувствую это.

— Какие мы чувствительные, — злобно сказал Кунжаков, уже понимая, что обратного пути нет и он никогда не оставит Старикова наедине с бездушной мясорубкой, перемоловшей город в прах. Увидев останки телевизионной вышки, старший лейтенант уже понял, что смутные догадки его были верны. — Ну откуда тебе это знать?

Стариков вздохнул и спрыгнул из кабины на землю.

— Спасибо, мужики, — поблагодарил он. — Дальше я сам.

— Дальше он сам! — передразнил Кунжаков, выбираясь наружу и с тоской оглядывая цветной полиэтиленовый пакет, из которого пахло вкусной едой и благородным коньяком. — Ухлопают тебя в городе, потом всю жизнь себя корить буду. Ладно, Лешка, пусть пакет у тебя остается — если что, так помянешь рабов Божьих. А повезет — мы тебя найдем и вместе это дело отметим. Только ты сразу на коньячок не налегай, подожди нас все-таки, может, мы еще и выкарабкаемся.