Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Т. 1. Миры страха

— Меня зовут… — начал было я, но она прервала меня, коротко фыркнув, и я закончил: — Меня зовут: «Эй, ты!»

Она очаровательно усмехнулась:

— В именах мало смысла, вы согласны?

В ее голосе звучала такая убежденность, что не согласиться было бы трудно. И я сказал:

— Полагаю, вы правы.

Она еще раз хихикнула и пригладила волосы.

— Несомненно, они куда как бессмысленны.

Очень странная получилась беседа — по нескольким причинам. Во-первых, в ее разговоре была какая-то сложная разорванность, которая все же показалась мне очень рационалистичной; во-вторых, она была первой, с кем я заговорил за все те два года и три месяца, что прожил в Доме.

Я почувствовал родство наших с ней душ и поторопился эту связь закрепить.

— И все-таки, — зашел я с другой стороны, — человеку приходится как-то называть другого человека. — Я набрался храбрости и продолжал: — Особенно… — я сглотнул, — если этот другой ему нравится.

Она раздумывала долгую секунду — одна рука по-прежнему на стенке, другая на белом пятне горла.

— Если вы настаиваете, — ответила она, подумав, — меня зовут Пиретта.

— Это ваше имя? — спросил я.

— Нет, — ответила она, и я уже знал, что мы будем друзьями.

— Тогда зовите меня Сидни Картон, — высказал я давно подавляемое желание.

— Хорошее имя, если вообще бывают хорошие имена. — Я кивнул. Потом, сообразив, что она не слышит кивка, я каким-то односложным звуком выразил, как я доволен тем, что ей оно понравилось.

— Не хотите ли посмотреть сад? — галантно спросил я.

— С вашей стороны это очень мило, — ответила она слегка иронично, — но я, как видите… совсем слепа.

Я подхватил ее игру:

— В самом деле? Я, честное слово, не заметил.

Пиретта взяла меня под руку, и мы пошли по коридору к створчатой двери в сад. Я услышал, что кто-то идет по лестнице, и тут же ее пальцы сжались на моей руке.

— Мисс Хэзлет, — выдохнула она. — Выручайте!

Я понял, что она хочет сказать. Ее сторож. Очевидно, ей не разрешается сходить вниз и сиделка сейчас ее разыскивает. Но я не мог допустить расставания — теперь, когда я только что ее нашел.

— Доверьтесь мне, — шепнул я, уводя ее в боковой коридор.

Там я заметил чулан для веников и мягко подтолкнул Пиретту в прохладную и влажную темноту. Тихо закрыв за нами дверцу, я стоял так близко к ней, что слышал ее частое поверхностное дыхание. Мне это напомнило Вьетнам, часы перед рассветом, когда даже спящие с дрожью и ужасом ждали того, что должно было произойти. Она была испугана. Я держался близко к ней, хотя и не намеренно, и ее рука обвилась вокруг моего пояса. Мы стояли совсем рядом, и впервые за два года во мне заговорили какие-то чувства; но здесь думать о любви… как это глупо. Я ждал вместе с ней, запутавшись в саргассах противоречивых чувств, а тем временем мисс Хэзлет прошла мимо.

И потом, мне показалось, через секунду, те же шаги прошлепали обратно — назойливые, размеренные, возбужденные.

— Ушла. Можем теперь пойти посмотреть сад, — сказал я и тут же захотел откусить себе язык. Смотреть Пиретта не могла ни на что, но я не стал исправлять ошибку. Пусть думает, что я не заметил, как задел больное место. Так будет лучше.

Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Только старый Бауэр шаркающей походкой шел через холл спиной к нам. Я вывел ее наружу, и она, как ни в чем не бывало, снова взяла меня под руку.

— Как мило с вашей стороны, — сказала Пиретта, сжимая мой бицепс.

Мы прошли через створки двери и вышли в сад.

В воздухе держался мускусный запах осени, и хруст листьев под ногами казался очень уместным. Холодно не было, но она льнула ко мне с какой-то безнадежностью, как будто по необходимости, а не по склонности. Я не думал, что это из-за слепоты; я был уверен, что при желании она прошла бы по этому саду без всякой помощи.

Мы шагали по аллее, и Дом на мгновение скрылся из виду, заслоненный аккуратно выровненной живой изгородью. Довольно странно: не было ни служителей, скользящих между изгородями, ни других «гостей», любующихся пустыми глазами на дерн дорожек.

Скосив глаза на профиль Пиретты, я восхитился его точеными чертами. Может быть, слишком острый подбородок чуть сильнее, чем нужно, выдавался вперед, зато высокие скулы и длинные ресницы придавали ее лицу слегка азиатский вид. Полные губы и классический, чуть коротковатый нос.

У меня возникло странное чувство, что где-то я ее видел, хотя это было никак невозможно. Но ощущение не удавалось подавить.

Я вспомнил другую девушку… Это было давно, гораздо раньше Вьетнама… когда еще не летел с неба визг металла… кто-то возле моей кровати в Речных Камышах. Другая жизнь, до того как я умер и попал в Дом.

— А небо темное? — спросила она, когда я подвел ее к скамейке, укрытой в изгибе изгороди.

— Не очень, — ответил я. — На севере облака, но на дождевые не похожи. День обещает быть хорошим.

— Не имеет значения, — сказала она тихим голосом. — Погода роли не играет. Вы знаете, как давно я последний раз видела солнце сквозь кроны деревьев? — Пиретта вздохнула, прислонившись головой к спинке скамейки. — Нет, погода роли не играет. По крайней мере в это Время.

Я не понял, но и не обратил внимания. Новый всплеск жизни бушевал во мне. Я с удивлением слышал его биение у себя в ушах. Никто из тех, кто лишен моего опыта, не знает, что значит быть мертвым, не иметь будущего — и вдруг найти что-то, ради чего стоит жить. Не надежду, не просто обрести надежду, а вот быть мертвым — и ожить. Со мной это случилось через несколько минут после встречи с Пиреттой. Я эти два года и три месяца не думал даже о следующей секунде, а сейчас… я вдруг стал смотреть в будущее. Сначала не очень напряженно, потому что эта способность у меня атрофировалась, но с каждой минутой она росла, и жизнь снова возвращалась ко мне. Да, я начал смотреть вперед — а не это ли первый шаг к возвращению потерянной жизни?

— Как вы сюда попали? — спросила она, кладя тонкие пальцы на мое предплечье.

Я накрыл руку Пиретты своей, и ее рука шевельнулась, а я застенчиво убрал руку. Она пошарила вокруг, нашла мою руку и снова положила ее на свою.

— Я был на войне, — объяснил я. — Нас накрыло минометом, меня контузило… и вот я здесь. Я не хотел, может быть, и не мог — не знаю, — я долго не хотел ни с кем говорить. А сейчас я здоров, — закончил я, ощутив вдруг душевный мир.

— Да, — согласилась Пиретта, как будто ее слова решали дело. Она продолжала говорить несколько странным голосом: — А вы чувствуете Время Глаза, или вы — один из них? — В ее голосе слышалась холодная жесткость. Я не знал, что ответить.