Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

Какой бы словарь я ни открывал, в нем количество слов на П лидировало. Недолго думая, я перевернул счет. Полагал я так: П - алфастрат, багодаря приставкам, объединяет почти все столбцы. Вот и нужно считать по букве П. Я взял количество слов в П-столбце за единичное, как некогда подобное совершил Д. М. Менделеев, поделил на это единичное количество все другие столбцы. Как же назвать то, что я произвел?

Я дал ему имя - алфаграмма. А то, что заполучил от деления на П-букву, назвал так же алфастратами. Теперь каждый алфавитный столбец в моей алфаграмме соотносился к столбцу П и составлял десятые и сотые доли столбца П.

Это уже походило на открытие. Любой словарь - частотный, орфографический, толковый,- как только я сосчитывал в нем все слова, тут же превращался мною в единичный. По букве П. Важен был масштаб, и я мог проделать со словарем все, что мне угодно: надо усреднить по П - усреднял; хотел сравнивать- сравнивал. Но то же самое я мог совершить и со словарными запасами классиков. В них я тоже произвел деление на П-букву или П-алфастрат.

Но и этого мне показалось мало. Вы спросите, как же я сравнивал? Ведь в словаре тысячи слов на одну и ту же букву, а в словарном запасе даже “Кавказского пленника” на ту же букву всего каких-нибудь семьдесят-восемьдесят слов. Не больше. Но масштабы-то равны! Я ввел масштабную диспропорциональность. По диспропорциональности выявлялось, как ведет себя словарный запас по отношению к словарю: если в нем имелись по буквам большие отклонения, значит, ошибку следует искать именно в этом столбце.

Но это было всего лишь прикидкой. Чтобы научиться точно регистрировать, какие слова лишние, каких не хватает, следует проделать еще большую работу. Надо научиться распределять слова на знаменательные и служебные. Каждому известно, что знаменательные слова - это существительные, глаголы, прилагательные, наречия, числительные; служебные - это местоимения, предлоги, союзы, частицы, междометия. И я решил высчитывать их по словарям - орфографическим, толковым, частотным. Года четыре продолжалась эта нудная работа. Моя жена принимала в ней участие. Наконец такие словари составлены, для них выполнены на кальке алфаграммы.

Миллионы слов были посчитаны. Теперь я мог видеть служебные и знаменательные слова алфаграммированными в словарях орфографических, частотных, толковых. Их совокупность не только обрадовала меня, но заставила еще крепче подумать. Получилось, что существительные имеют свой рисунок (графическое представление), глаголы - свой, прилагательные - свой, наречия - свой. Отличительные рисунки получили и служебные слова, совокупность служебных слов. Что я при этом испытал, особенно при воспроизведении рисунка совокупности глаголов,- это можно было выразить лишь стихотворением. И я написал стихотворение - “Глаголы по Э. Штейнфельту”. В нем утверждалось то, что я первым в мире увидел все глаголы.

Жена, Надежда Николаевна, сказала: “Теперь я спокойно могу умирать. Ты приоткрыл завесу над графическими представлениями знаменательных и служебных слов. И я узнала их, хотя они нам достались очень с большим трудом”.

Я поцеловал ее за это откровение и пообещал: “Подожди! Ведь мы делаем первые шаги на подходе к компьютеризации прозы: впереди много терний, я их предвижу. Любой ученый, филолог брякнет: “Ну и что?” Но я благодаря моей теории создам текстовой детектор… лжи”.

“Ну, это ты подзагнул”,- упрекнула меня Надежда Николаевна.

Само собою разумеется, что авторские совокупности знаменательных и служебных слов, вписываясь в общий рисунок, каждый раз имели небольшие отличия. В целом же автор221 ские алфаграммы, с учетом талантливости автора, как бы копировали совокупность тех или иных слов в словарях.

Мы вывели закон: тот автор гениален, чья совокупность служебных и знаменательных слов отражает рисунок в словаре или словарном фонде.

Следовало усреднить совокупности знаменательных и служебных слов отдельно по орфографическим, отдельно по частотным (a их в русском языке - четыре) и отдельно по толковым словарям, с одной стороны; с другой - по классическим словарным запасам таких писателей, как Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Толстой, и воспроизвести относительные коэффициенты детектора ложной информации.

Что я и сделал.

И вот, чтобы как следует отдохнуть от титанического труда, я решил прекратить сочинять, занялся… живописью.

Вот тут-то и случилась эта история, когда я чуть не поменял жену и чуть было не покатил на Запад. Но сначала нужно привести кое-какие сведения. Дело в том, что я сочинил перед этим свой первый расчетный рассказ - “Проблема”, направил его в “Новый мир”. Ответ последовал почти незамедлительно. В общем, он Гласил так: “Отдел прозы “Нового мира” ознакомился с Вашим рассказом “Проблема”, написанным с помощью компьютера. Таких рассказов мы не публикуем, особенно написанных на счетных машинах”.

Прочитав ответ, я расхохотался. Для сведения скажу: классики русской литературы на 100 существительных в среднем употребляют 100 глаголов, 50 прилагательных, 36 наречий, 18 местоимений, 12 предлогов, 8 частиц, 6 союзов.

А теперь к делу. Сумрачным и тоскливым выдалось это лето: метеорологи постарались, точно по заказу. С восхода солнца и до 11 -12 часов стояла летняя погода. Солнце, и поутру уже горячее, к десяти часам жгло немилосердно. Но все было обманчивым. Уже к 11 часам на небе появлялись редкие кучевые облака. К 12 они уже бросали на площадь пятновые тени.

Едва закончив к 12 часам вычислять, я быстро запихивал в сумку шапочку, мыло, полотенце, блокнот для набросков на пляже, тент, одевался во все белое, надевал сабо. Выходил из метро: дальше надо было ехать на троллейбусе. Пока ждал троллейбуса, начинался летний дождь. Небо сплошь затягивало грустными оловянными облаками или сизыми тучами. Дождь шел над самым пляжем, разгонял уже собравшуюся публику, из-за которой, собственно, я и устремлялся на пляж в своем художническом ажиотаже.

Домой я возвращался мокрым, в обляпанном белом костюме, который приходилось стирать, отжимать, сушить, откладывал выезд на завтра, послезавтра. Но и завтра и послезавтра повторялось все, как вчера, позавчера.

Я клял погоду, метеорологию, дома, улицы, площади, а главное - это лавы перегретого асфальта, что всасывают в себя девяносто пять процентов солнечных лучей, чтобы всей этой энергией выстреливать в небо, тем самым как бы приглашая тучевые облака к водоемам городских окрестностей.

Но однажды, по-моему, это была пятница, когда и в 12 дня редкие облака висели в небе неподвижно, не предвещая как будто бы ближнего дождя, а если как следует присмотреться к ним, двигались от центра к окрестностям, мне все же посчастливилось не только выпрыгнуть из троллейбуса, но удалось дойти до решетчатой ограды парка при Речном вокзале, острый шпиль которого высоко взлетал в небо, хоронясь в темной зелени вязов и осин, и даже войти в их тень, укорачивая дорогу к пляжу по тропинке.