Виталий Забирко - Путевые записки эстет-энтомолога

Покончив с завтраком, я занялся ногами — нарвал травы и обтер со ступней глину. Как и ожидалось, лечение Тхэна дало поразительные результаты—ни следа волдырей и потертостей я не обнаружил. И все же ставшие удивительно мягкими кроссовки натянул на мокрые от сока ноги с некоторым опасением. Заверениям Тхэна, что теперь в кроссовках невозможно натереть ноги, я верил, однако не знал, как на них подействует липкий сок. Может, он содержит дубильные вещества и кроссовки вновь превратятся в жесткие кандалы? Гадай, не гадай, все проверится на практике.

Наконец я встал и огляделся. Туман, укрывавший равнину плотной пеленой, не достигал колен, и я почувствовал себя этаким вольтерьянским Мик-ромегасом, голова которого находилась в стратосфере, а ноги утопали в густой облачности тропосферы. К своему удивлению, я не обнаружил в небе ни одного хоровода Moirai reqia. Странно. Если на западе находится их гнездовье, то по аналогии с птицами утром они должны разлетаться из гнезд, — однако ничего подобного не наблюдалось. Разве что, уверовав в иллюзию своего безмерного гигантизма, представить, что хороводы сивиллянских экзопарусников проплывают над равниной ниже кромки облачности. То есть на уровне моих щиколоток.

Шутка часто выручает в сложных ситуациях. Вот и сейчас я иронизировал, подшучивая над собой, но на душе было неспокойно. Впервые я попал с ситуацию, когда надо мной проводили эксперимент. Причем неизвестно какой и зачем. К тому же я сам дал на него согласие, не представляя, чем рискую, но надеясь, что получу взамен желаемое. Как бы мне, в соответствии с притчей элиотрейцев, не оказаться на месте мальчика с открученной гаечкой, потому что эксперимент сивиллянок очень похож на поиски клапана, перекрывающего доступ к моей психике. Вчера ночью они зондировали мой мозг, тестируя сознание, и пока, надеюсь, не добились ожидаемого результата. Однако это была только пристрелка, и я предчувствовал, что следующий «выстрел» будет «в яблочко». Предчувствия меня никогда не подводили, но если во время охоты зачастую — к счастью, то теперь однозначно — к сожалению.

И, к сожалению, иного пути, как идти на запад, у меня не было. Как нет его у крысы в лабиринте — либо она бежит туда, куда хочет экспериментатор, либо сдыхает с голоду. Я еще раз посмотрел на чистое-чистое зеленое небо, повернулся спиной к солнцу и пошел размеренным шагом по хрустящей траве.

Когда солнце поднялось выше и туман рассеялся, я увидел, что местность начала меняться. Равнина стала более холмистой, и хотя склоны холмов все еще сохраняли пологость, перепады высот уже достигали метров двадцати. В низинах остались клочки нерастаявшего тумана, вполне возможно, скрывавшего открытую воду, но я ни разу не позволил себе спуститься и проверить это. Путь мой стал извилист, так как я старался идти склонами холмов, чтобы для обзора открывалась как можно более широкая панорама. Не знаю почему, но мне казалось, что новый эксперимент над моей психикой будет поставлен в уединенном месте, а более уединенного, чем в низинах между холмами, здесь не было. И хотя я понимал, что очередного эксперимента не избежать, как мог, оттягивал его начало.

Наконец-то появились деревья, а то я уж было подумал, что в данной «климатической зоне» Сивиллы ничего, кроме травы, не растет. Такие же багряные, как трава, невысокие, не более трех метров, с гладкими полупрозрачными стволами и широкими листьями, они вначале встречались по одному, затем все чаще и гуще, хотя никогда не росли рядом друг с другом, и между аккуратными, будто остриженными под конус, кронами всегда оставался широкий просвет. Их рощи очень напоминали искусственные лесонасаждения, что и неудивительно при столь однообразно унылой благоустроенности планеты. Будь по-прежнему в моем теле биочипы, я бы постарался с их помощью определить таксономическую группу, к которой относилась растительность Сивиллы, что позволило бы обосновать вероятностные рамки биогеоценоза планеты и на его основе построить несколько гипотез о возможных местах расселения и гнездовья экзопарусника. Но в данной ситуации я был лишен такой возможности, и оставалось только одно — шагать на запад без особой уверенности, что направление, «предложенное» сивиллянками, приведет меня к гнездовью Moirai reqia.

Как ни были разрежены рощи деревьев, все же они сильно сузили обзор, поэтому появившихся в небе экзопарусников я заметил только к полудню.

К тому же летели они не с запада, как ожидалось, а медленно надвигались с востока у меня за спиной. Как это было и вчера. Идеальные круги стаек из пяти особей противоречили основам эволюции жизни во Вселенной — любые стаи любых животных передвигаются гуськом, клином, иногда бесформенной массой, однако всегда впереди находится вожак — сильнейшая и умнейшая особь, своим наличием удостоверяющая, что естественный отбор — основа эволюции биологических видов — продолжается. Равнозначность же положения особей Moirai reqia в стайках говорила о том, что эволюция этого вида в лучшем случае остановилась. Может быть, и не только этого вида, а всей биосферы Сивиллы. Похоже, ощущение осени, царящей на планете, вызывали не только багряный цвет растительности и запах прели, но и сама биоэнергетика экосферы. От полного безветрия, статичности пейзажа, пропитанного запахом увядания, веяло безразличием всего живого к продолжению существования и тихим умиранием. Древняя природа планеты как бы замерла в ожидании конца, покорившись своей судьбе.

Мне не было никакого дела до старческой немощи Сивиллы и ее обитателей. Смерть — сугубо индивидуальное явление, и посторонним в него лучше не вмешиваться. Когда приходит пора, можно только сопереживать, если нет своих забот. У меня такая забота появилась. Сегодняшнее направление полета экзопарусников Сивиллы подвергало сильному сомнению вероятность того, что где-то на западе находится их гнездовье. Как вчера, так и сегодня, эк-зопарусники летели строго с востока на запад, словно сопровождали солнце, и никогда не опускались на землю, все время находясь на дневной стороне планеты. Правда, для того, чтобы за сутки обогнуть Сивиллу, они должны быть гигантских размеров и лететь со скоростью звука в верхних слоях стратосферы, но, поскольку я не знал их истинных параметров, это предположение имело право на существование.

И без того не радужное настроение совсем упало, и я невольно замедлил шаг. Как Тхэн и обещал, умягченные кроссовки не терли ноги, зато потеряли водоотталкивающие свойства, насквозь пропитались соком травы, и теперь внутри при каждом шаге хлюпало и чавкало. Я так расстроился своим выводом, что не сразу заметил необычное поведение одной из стаек экзопарусников. И только когда рядом с этой стайкой проплыла другая, понял, в чем дело, и остановился, внимательно вглядываясь в небо. Эта стайка, в отличие от остальных, не плыла на запад, а крутила медленную карусель на одном месте, и точка, над которой она висела, находилась за ближайшим холмом точно по моему курсу. И еще одна особенность была у стайки — вместо пяти особей в ней было четыре, но они не образовывали квадрат, а по-прежнему сохраняли вид равнобедренной пентаграммы с пустующей вершиной одного угла.