Наталья Деева - Хирург

— Гарантии — два мёртвых человека. И это только начало. Понимаю, она стала для тебя родным человеком, — сказала Мерилин и замолчала, прислушиваясь. — Здесь тебя оправдать можно. Но то, что ты наговорил потом… Ты действительно так считаешь?

— Гипериммунитет это не всегда перерождение лимфоцитов, — сказал Хирург равнодушно. — Часто он связан с тем, что ткань, против которой идёт агрессия, повреждена и становится иммуногенной для организма. Или нарушается целостность гисто-гематических барьеров…

— Хватит заниматься словоблудием…

Хирург перебил ее:

— Да и вообще, где гарантия, что мы — части антропоморфного Целого? Что у этого Целого нет личиночной стадии?

— Звучит убедительно, — мужчина шевельнулся в кресле, положил подбородок на сцепленные пальцы. — Ты пытаешься себя убедить и оправдать, но в глубине души понимаешь, что неправ.

Выбитый из колеи Хирург не знал, что делать дальше: раздражаться или вести себя осторожно, но точно решил не каяться и продолжил:

— Ладно. Если я — аналог лимфоцита, то кто вы? В человеческом организме нет клеток, которые эволюционируют из других клеток и к тому же могут контролировать своих предков, там всё чётко регламентировано. Кто вы такие?

— К тому же клетка человеческого организма не наделена сознанием, — продолжил мужчина. — И переродившийся смертен, в отличие от раковой клетки, которая погибает только вместе с породившим её организмом. Не стоит настолько всё аналогизировать. Тем более, клетка не в состоянии объять Целое.

Об этом Хирург не так давно говорил Оленьке. В отличие от неё, незваные гости не способны внимать, они и есть часть программы. И он был частью — маленькой шестерёнкой, а теперь вдруг вздумал крутиться в другую сторону. Каждый человек выполняет свою функцию, только у шестерёнок стираются грани, а у людей — души. Интересно, осталась ли душа у этих двоих?

Переродившиеся крутятся неосознанно, и потому не настолько опасны. Он потянулся за сигаретами, но ноги опять не послушались.

Гости смотрели сквозь него. Имена, которыми они назвались, им не подходили. Им не подошло бы ни одно человеческое имя, да и нечеловеческое — тоже. Сидя в одном кресле, они молчали и не производили лишних движений и потому напоминали ожившие манекены. Эмоций они тоже не выказывали. Они ни разу не обратились друг к другу и ни разу никто из них не сказал «я». Откуда-то Хирург знал, что правильнее обращаться к каждому из них — «вы», как к единому организму.

Когда окончательно поблекли бы краски и ощущения, он мог бы стать таким же: человеком-фунцией, чистой идеей без шелухи предвзятых мнений. Он не заметил бы перемену в себе и ликовал бы, что получил «повышение»… Если бы оставался способным ликовать.

— Сколько вам лет? — не выдержал он.

Мерилин сфокусировала на нём ничего не выражающий взгляд.

— Сто двадцать пять. Но мы не бессмертны. Такие, как мы, не живут дольше двухсот пятидесяти, — ответила она и снова «отключилась».

Вместо неё заговорил мужчина:

— Ты напрасно думаешь, что твоя фаворитка уехала из города. Она здесь и очень за тебя беспокоится. Так что, скорее всего, она сюда придёт, если мы не найдём её раньше. Учитывая, как от неё фонит, это будет несложно. Так что твоё геройство напрасно.

— Какое новомодное слово — «фонит», — сказал Хирург, еле сдерживая нарастающее раздражение.

— Зато точно передаёт суть вещей, — подала голос женщина. — Чтобы у тебя не возникало соблазнов, ты останешься в таком состоянии, пока она не найдётся. Так что теперь это в твоих интересах.

Хирург нашёл взглядом револьвер: далеко, не дотянуться.

— Нам не понятно, почему ты не интересуешься своей судьбой? — спросила она.

— Мне и так всё ясно: пока я нужен, я жив, а нужен я как наживка.

— Ошибаешься. Ты единственный Т-киллер в городе. Слухи о нашей беспощадности преувеличены. Как правило, из популяций хелперов и киллеров нас никто не видит, потому что, когда мы приходим, обычно они уже мертвы.

Гордись, ты будешь рассказывать о них желторотым братьям по несчастью, — мысленно усмехнулся Хирург.

— Мы прагматики. Ты или будешь выполнять свою функцию дальше, или сам себя уничтожишь, так что опасности не представляешь никакой. А твоё обновившееся мировоззрение, скорее всего, приведёт к тому, что ты в каждом переродке будешь видеть её, будешь отказываться от ритуала возврата и в итоге умрёшь от инфаркта. Так что звони на работу и проси отпуск за свой счёт. Думаем, это ненадолго.

Алекс

В свете ущербной луны, поднявшейся над горизонтом, дорога обретала цвет чернёного серебра. Многоголосо стрекотали сверчки, изредка в их песню вплетался шелест далёкой машины. Нагретые солнцем камни отдавали тепло, и дуновение ветра казалось дыханием спящего исполина.

Задумчивая Алёна молчала и ступала бесшумно, её загорелое тело сливалось с темнотой — белый сарафан летел как будто сам по себе.

— Ты посмотри, какая красота, — прошептала она, останавливаясь у обрыва.

Дыхание перехватило. Чёрную бездну моря пересекала колышущаяся серебряная дорога. Кое-где на пляже горели костры. Бренчала гитара. Доносился слабый запах дыма и жареного мяса.

— Идём скорее!

Схватив Алекса за руку, Алёна поспешила вниз, споткнулась на сыпучем склоне, её едва удалось удержать. Пришлось идти медленно, что ещё больше подогревало желание окунуться в расплавленное серебро и увидеть под собой звёзды.

Последний рывок — металлическая лестница.

— Сто восемьдесят четыре ступеньки, — проговорила Алёна, спускаясь.

И вот он, берег. Алекс зарылся ногами в ещё не остывшую гальку, скинул джинсы и с разбега окунулся в море. Вниз он старался не смотреть, его пугала чернота. Алёна уже плыла — её голова рассекала лунную дорожку. И вдруг девушка начала плескаться.

— Вау! Вот это да! Алекс, это волшебно!

Набравшись смелости, Алекс глянул на дно и замер. Стоило шевельнуться, и словно ниоткуда появлялся звёздный вихрь, кружился, повторяя движение, и медленно угасал. Чем дальше Алекс отплывал от берега, тем больше зажигалось подводных звёзд. Наконец он остановился, взмахнул рукой — родился сполох, рванулся за ней, как хвост кометы.

Барахтаясь, он думал, что если кто-то наблюдает сверху, то видит посреди моря факел. Он ощущал себя богом, рассыпающим по небу звёзды: огромные, маленькие и крошечные, сливающиеся в полотно млечного пути.

Плескался он, пока зубы не начали отбивать дробь.

На берегу он закутался в полотенце и прижался к ещё тёплому камню, на котором, как белая бабочка, застыл сарафан. Девушка, похоже, не мёрзла и всё ещё плавала, то и дело доносились её восторженные вскрики. Заметив, что Алёна взяла курс на берег, Алекс развернул полотенце и, едва она вышла из воды, укутал её.