Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

Рукопись «не пошла» по не зависящим от издательства причинам.

Чуть раньше была другая рецензия: «…данное произведение не отталкивается и не противостоит какой-либо конкретной религии и ее конкретным догматам. Можно лишь предположить по некоторым штрихам повествования, что здесь подразумевается вероучение, близкое к христианству, хотя и имеются принципиальные отличия… но прямой ссылки на христианство нет… Не встречается указаний на то, что распространители этого вероучения — Мессия и его апостолы, что герой произведения — Христос и т. д… Нет указаний и о времени и месте событий».

В 1990 г. от Р.X. рукопись вновь оказалась в том же издательстве. И теперь «не пошла» по причинам, от него зависящим.

Да, фантастический роман…

Итак — рецензия 1990 г. Из того самого издательства: «…Автор, судя по роману, активно враждебен к религии, его вера лежит в пределах догм материализма… Н.А.Бердяев, например, называет материализм как „самую низшую форму философствования“. Автору, конечно, до философии далеко, но он пытается устами своих героев рассуждать на те или иные вопросы морали. Какие же доводы может он привести (за исключением того голословного охаиванья, которое мы слышали в школе) в защиту своих убеждений, поливая грязью одну из величайших религий в истории человечества? Христианство подняло человека с колен, в толковании автора, поверив в Бога, в истину, в идеал, человек стал рабом. Христианство сказало человеку, что он обладает правом выбирать между добром и злом, что только христианство провело грань между божественным, высшим в человеке и его низкой животной природой и назвало пути преодоления в себе этой „низости“». Далее: «…я не могу отнестись к произведению иначе как к невежественной вульгаризации Евангелия… Автор как-то опоздал с написанием своего произведения. В 20-30-х годах нашего века его произведение, может быть, и приветствовали бы в России. Разрушение святынь тогда было очень популярно. Теперь же, похоже, общество обратилось к созиданию и духовные запросы его возросли. Мы имеем действительные шедевры трактовки образа Христа (Л.Андреев, Ф.М.Достоевский)».

В 30-е годы нашего столетия бдительные люди усматривали на обложках тетрадей контрреволюционную символику. Правда, для этого картинку нужно было рассматривать под определенным углом и обладать должным воображением. А еще более внимательные люди в крестообразной бородке ключика для портфеля предполагали тщательно замаскированный предмет культа.

Любопытно.

Обаятельный — иначе не назовешь — священнослужитель проникновенно говорит о нравственности. С ним соглашаешься — и я за это. Оттого, что я атеист, я не иду на улицу резать встречных и поперечных. И не только из страха наказания. Да и по карманам не шарю (кстати, многие преступники религиозны).

Интересно у Ленина: «Умный идеализм ближе к умному материализму, чем глупый материализм». И еще — монополии на мораль у религии нет. Да и не во всем совпадает она у разных религий. И не в этом разногласие материализма с идеализмом.

Ныне савлы косяком пошли в павлы. От огульного атеизма шарахнулись в огульный идеализм. Не все, разумеется. Всегда были умные идеалисты и неглупые материалисты. Не подверженные моде.

Еще одно различие. По Тертуллиану: верю, ибо абсурдно. Я же, понимая ограниченность своих знаний, стремлюсь их преумножить. И не чужд сомнений.

Случилось мне быть в Риме. На площади «Поле цветов». У памятника Джордано Бруно. Подумал: жаль, когда жгут несогласных. И жаль, когда благочестивая паства при этом подбрасывает в костер полешки, считая это богоугодным (или безбожно-угодным, в зависимости от воззрения) делом.

Москва, 1990 г.

Геннадий Прашкевич

Стрела Аримана

XXIII век

Мудр тот, кто знает нужное, а не многое.

Завоевательница

Честно говоря, Зита ожидала большего.

Может быть, гораздо большего.

Разумеется, она не думала, что зеленые площади и магистрали Мегаполиса будут затоплены бурлящей пестрой толпой, что у каждого Инфора, у каждой живой скульптуры, у каждой башенки Разума будут кипеть импровизированные карнавалы, а под белыми башнями МЭМ (Мировой Электронный Мозг) с не меньшей силой и с не меньшим неистовством засверкают невероятные ярмарки либеров, как это бывает, скажем, в день Свободы. Нет, ничего такого Зита не думала, и все же была разочарована.

Мнемо — другая жизнь, Мнемо — другие возможности. Южные либеры настаивают: машина Ждана Хайдари должна принадлежать всем.

- Мнемо, другая жизнь! — фыркнула Зита. — Зачем мне другая жизнь, если меня вполне устраивает эта, если я собираюсь устроить ее разумно!

Будущее может оказаться не похожим на вашу мечту, но будущее будет таким, за какое вы проголосуете.

Это так. Голосование — дело конкретное. Голосование приносит конкретный результат. Это важно.

Зита улыбнулась.

Темноволосый мужчина, устроившийся на высокой террасе кафе, проводил ее восхищенным взглядом.

Зита вздернула голову, рыжие волосы разметались по плечам. Чем больше будет подобных восхищенных взглядов, тем легче она решит свои проблемы. А что касается будущего голосования, то до него еще далеко.

Проблема личностных контактов. Мнемо — еще одно ваше будущее. Мнемо предоставляет вам невероятный выбор.

«Значит, и мне! — не без гордости подумала Зита. — Я, конечно, не такая умная, чтобы пользоваться Мнемо, но я и не собираюсь это делать. У каждого своя цель, свое назначение». Что бы там ни говорили о той, другой жизни, ей, Зите, нравится реальная.

Она с удовольствием осмотрелась.

Ей уже приходилось бывать в Мегаполисе. Десять лет назад она была здесь — Общая школа поощряет такие поездки. Правда, потом она уже ни разу не выбиралась сюда, ей нравились места более дикие. Таких мест на Земле много, и они всегда разные, а мегаполисы все же похожи один на другой, где бы они ни располагались — в долине Рейна, в Американском треугольнике, в Японской зоне, на Зондском архипелаге или на юге Западной Сибири. Мегаполис есть мегаполис, его назначение строго определено, а Зиту всегда манила природа. Только природа дарит ощущение тайны, живет сама по себе, не сообразуясь с тобой, только природа возвращает тебя в вечное. Смотреть на запутанный ход муравья, на его долгую хлопотливую пробежку с грузом и без, видеть стремящегося к цели оленя, рассматривать смутные тени рыб сквозь толщу озера — это схоже с ощущением, охватывающим тебя в башенке Разума: ты весь открыт, тебя кто-то видит!