Джон Браннер - «Если», 1995 № 03

Дна кризиса мы пока не достигли, но можно надеяться, что это произойдет в ближайшие год — два (если не случится еще что-то вроде Чечни), и тогда начнется движение вверх. Несмотря на удушающую атмосферу, быстро развиваются те секторы экономики, на которые раньше не обращали внимания, которые не признавались вообще. Речь идет о банковском деле, кредите, страховании, торговле, пенсионных фондах. К сожалению, предприниматели вынуждены «прятаться»—95 процентов налога с получаемой прибыли (таких отчислений нет ни в одной стране мира) заставляют идти на разные ухищрения. В свою очередь, официальная статистика не показывает некоторой части экономики вообще.

В числе первоочередных задач следует назвать такие, как создание более или менее сбалансированного бюджета, сокращение инфляции до уровня 10–15 процентов в год, возвращение капиталов, «убежавших» из страны на Запад. Возвращение не с помощью ФСК или других подобных служб. Имеется в виду обеспечение гарантий прибыльного вложения этих средств в России. А то приходится ждать кредита в 12 миллиардов долларов от Международного валютного фонда, когда активы наших соотечественников в зарубежных банках оцениваются более чем в 100 миллиардов долларов. Наша экономика должна открываться все больше и больше для торговли с другими странами, притока иностранного капитала. Здесь важно найти «золотую середину» между политикой протекционизма и созданием режима теплицы для отечественного предпринимательства. Как известно, то и другое таит опасность. Да, отечественного производителя защищать надо, но до определенных пределов: ведь наша продукция должна стать конкурентоспособной. А пока простой «жигуленок» мы делаем дороже современной западной модели. Нельзя, чтобы продолжалась старая болезнь социализма — чудовищный монополизм, когда гниющие монстры парализуют всякую живую, творческую деятельность.

Единственная страна, которая пыталась миф превращать в реальность, это Россия. Пожалуй, весь XX век мы занимаемся социальным мифотворчеством. Нереальное было всегда ближе реального для русского человека (недаром православие нацеливает, в отличие от некоторых других конфессий, на вечную жизнь, которая будет «потом»), и эта вот надземность сознания характерна и для нашей политической культуры.

Большевики хотели построить за несколько пятилеток индустриальную цивилизацию. Теперь решено за считанные годы создать рыночную экономику. Но для этого требуется переход, если хотите, в некий другой духовный пласт, даже перестройка души. Россия рухнула быстро в 1917 году вовсе не из-за умелости большевиков. Дело не в «технологии». Тогда рухнул мир имущих. Борясь с советской властью, никто не выдвигал ценностей западных, присущих европейской цивилизации, вроде права собственности. Боролись за «великую Россию», монархию или учредительное собрание. Значимость этих понятий была глубинно понятна небольшой части населения, для большинства они оставались пустым звуком. С приходом к власти либералов или либерал-социалистов в феврале 17-го начался распад всего сущего. Русская действительность была «завязана» на самодержавную, авторитарную вертикаль. Рухнула вертикаль — погибла Россия.

Строя рыночную экономику, надо иметь в виду особенности национального характера. Да, законы такой экономики универсальны, однако системы функционирования ее в разных странах весьма различны. Сравните модели Америки и Японии, например. И немцы полагают, что Германия не похожа на страну классического капитализма, у нее sonder weg (особый путь). Пожалуй, в большей степени классика капитализма представлена в Англии, хотя и там есть свои особенности. Тем более в России не получится точно ТАК, как в любой другой стране. Капитализм — кроме всего прочего — есть социальный эгоизм, индивидуализм, доведенный иногда до крайних, абсурдистских пределов. Капиталистическое общество образуется совокупностью личностей определенного склада. Этот склад отсутствует в России, не имеет своего архетипа. В России традиционно коллективистское сознание, мы — народ общинный. Однако если исторический выбор требует, капитализм надо насаждать. Он не придет сам собой, даже если мы упразднили идеологический отдел ЦК и освободили цены. Пока же на прилавках магазинов только то (на две трети), что привезено из-за границы. В обмен на ту же нефть, лес, газ.

Есть смысл периодически возвращаться к собственному опыту. Немало говорилось в перестроечное время о столыпинской реформе в России начала века, однако нередко ускользала сама ее суть. Столыпин понимал, что главное не в том, чтобы наделить крестьянина землей. Надо вырастить новый тип земледельца, собственника, индивидуалиста, готового вести хозяйство в атмосфере рыночного риска. Недаром Столыпин просил 20 лет на проведение реформы, которых, как известно, он не получил. А с крестьянами, выделившимися в хутора, отруба, тогда боролись сами же крестьяне. Неприятие богатого соседа, похоже, свойственно нашим соотечественникам…

К сожалению, история ничему нас не учит. Да и вкус к ней, признаем, изрядно отбит. Более 70 лет людям вбивали в голову, что вообще история России началась с большевиков, раньше было только «темное царство». Многие из нынешних начальников так думают и сейчас. Поэтому уроки того же Столыпина никому не нужны. «Сделаем, как в Америке или во Франции. Почему у нас не может быть, как у них? Давайте ускорим». Столыпин не получил 20 лет, и нынешней России капитализм нужен прямо сразу, завтра, с понедельника. Не думаю, что Гайдар не понимает: рыночную экономику нельзя создать в течение года. Но и он, и другие (обещавшие уложиться в сколько-то там дней) говорили то, что кому-то было угодно слышать, потрафляя и общественным ожиданиям.

Кажется, мы уже разочаровали западных советников, которых побывало за эти годы в России множество. Здесь не срабатывают их универсальные рецепты. Возможно, дело в разнице мироощущений: западного человека интересует цель, русского — влечет поиск смысла жизни. Периодически мы задаемся одними и теми же вопросами: кто мы? откуда мы? Отвечать на них пытались блестящие люди — от Владимира Соловьева и Достоевского до Бердяева и Лосского. И все равно ответов нет. Нет.

Сейчас как никогда остро встает проблема исторического наследия. Что в конечном счете остается от истории любого народа? Культура в первую очередь. В этом смысле достояние России огромно. Причем не только в области гуманитарно-эстетической, но и в области культуры политической. Возьмите систему отношений центра и окраин. Какая была полифония, какое многообразие форм! Больная сегодня тема — Кавказ. Россия принесла в этот регион мир на столетие, мир, который длился до первой русской революции. Русское влияние для окраин было самым благотворным. Россия дала язык общения многим народам, входившим в Российскую Империю. А на каком языке сегодня будут говорить друг с другом Армения и Азербайджан? На английском? Для этого может потребоваться сто лет.