Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

- Держитесь кучнее, - обратился ко всем Ильберс. - И ни малейшего шума.

Все кивнули.

- И еще. Сперва мы перекроем пещеру. Имейте в виду, он, должно быть, очень силен. Сразу же пускайте в ход аркан. Но прежде это сделает Сурмергенов.

- Мы все поняли, селеке. Веди, - за всех тихо ответил Каим Сагитов.

Сорокин пристально оглядел людей. На лицах ни у кого не было страха. Эти лица, темные от загара, по-степному скуластые, скорее всею выражали нетерпение и уверенность, что Жалмауыз никуда от них не уйдет.

И вот они у тех самых камней, за которыми лежали четверо всего лишь позавчера. Ильберс осторожно высунул голову, предварительно сняв шапку и запихав ее за пазуху. Темный неровный зев пещеры - в него без труда можно было въехать сразу на трех лошадях - отчетливо чернел боковой стеной. У входа никого не было. Значит, Хуги и волк всерьез занялись едой. Момент был самый подходящий.

Махнув рукой, Ильберс осторожно пошел, прижимаясь к гладкой стене отвесной скалы. За ним молчаливыми, напряженными тенями заскользили другие.

Ильберс подходил к пещере. Чувствовалось, как он напряжен до предела. Вот он взмахнул рукой. Люди собрались плотнее, ожидая основного сигнала. Ноздри у Каима Сагитова были раздуты, как у зверя перед прыжком. Мордан Сурмергенов нервно перебирал тугие кольца аркана, зажатого в правой руке. Арслан застыл словно перед атакой. Раскосые глаза сужены, во рту сухо блестят зубы.

Ильберс первым метнулся к пещере. За ним кинулись остальные. Секунда, другая, и выход был перегорожен. Еще никто ничего не видел, ослепленный мраком пещеры, но зато все разом услышали тревожный, таинственно прозвучавший из темноты горловой клекот. Потом передние различили широкоплечую сутулую фигуру обнаженного человека. Косматая голова его была втянута в плечи, глаза ошалело блестели. Пальцы на полусогнутых длинных руках сжимались и разжимались. Гримаса безудержного гнева то и дело искажала дикое выразительное лицо, сплошь покрытое шрамами. Таких же шрамов было много и на теле, темно-коричневом, грубом, перевитом буграми напряженных мышц.

В эти краткие мгновения еще с обеих сторон взвешивались силы, еще никто из этих сторон не знал, что предпринять дальше, а Манул уже рванулся из рук Сорокина и, чуя в огромном человеке зверя, кинулся на него прыжком. Люди не успели даже ахнуть, как Манул был мгновенно перехвачен на лету длинной ручищей, перевернут в воздухе и отброшен к стене. Послышался только тяжелый приглушенный удар о каменную стену и надломленный визг. Но в следующий момент навстречу исполину метнулся гибкий шелестящий аркан. Он лег петлей на плечо Хуги, прихватив правую руку. Потом мгновенный рывок, рев, крики и куча тел на каменном полу пещеры...

Борьба продолжалась недолго. Проворные руки скрутили пленника, лишили его еще никем до этого не попранной свободы. Он извивался, рычал, выл, скалил зубы, гибким махом связанного тела перекатывался от одной стены до другой. А люди, отпрянув, стояли и ждали, когда он ослабеет, смириться, притихнет. Кто-то оглядывал на себе оторванную полу чапана, кто-то стирал со щеки кровь, кто-то бурно дышал, приходя в чувство. И только тогда заговорили, затараторили все разом, когда Сорокин шагнул к подрагивающему в последней конвульсии Манулу. Ценой жизни Манул, возможно, предотвратил тяжелые последствия дальнейшей схватки. На какую-то секунду он отвлек от людей внимание Хуги, и Мордан Сурмергенов успел удачно накинуть петлю аркана.

- А где же волк? - первым спохватился Ильберс.

Волка в пещере не было. В пылу схватки никто не заметил, когда он выскочил. И тогда вперед протиснулся Айбек, который был позади всех.

- Я видел, - сказал он, чувствуя себя виноватым. - Красный волк выскочил из пещеры. Он чуть не сбил меня

В другое бы время над ним засмеялись, но сейчас никто даже не улыбнулся. Ушел волк - и ладно. Потеря невелика. И то хорошо, что не стал защищать хозяина. Волк - не собака: шкурой своей платить за другого не станет. Нет в нем собачьей преданности.

Ильберс прошел в глубь пещеры.

- Посторонитесь, - сказал не оборачиваясь.

В самом дальнем углу лежало несколько примятых, нерастеребленных охапок травы, кругом валялись кости, старые, выбеленные временем и совсем свежие. Тут же лежала растерзанная туша только что принесенного тека. Действительно, пир был в самом разгаре, иначе вряд ли бы Хуги дал себя захватить врасплох.

Осмотрев пещеру, довольно глубокую и просторную, Ильберс снова подошел к связанному пленнику. Хуги опять задергал плечами, извиваясь всем телом.

- Ну-ну, успокойся, - сказал Ильберс. - Ничего дурного мы тебе не сделаем.

Сказал и подумал, что самое дурное, что можно было для него сделать, они уже сделали. Хуги больше не кричал, не скалил зубов. Он, очевидно, понял, что ему не вырваться. Взгляд, острый, пронзительный, от которого мороз подирал по коже, был полон ненависти и дикой, необузданной непокорности. Ильберс встретился с этим взглядом, и его вдруг пронзило острое сострадание к этому свободолюбивому существу. В нем было что-то орлиное, непреклонно гордое. И еще мелькнула мысль, что такого уже нельзя, невозможно вернуть в лоно человеческой цивилизации. Эта мысль напугала, ошарашила, но он ее подавил.

- Выносите его наружу, - жестко сказал он толпившимся у входа в пещеру людям и сам, уже ни на кого не глядя, вышел на свет, где много было солнца и зелени.

Сорокин прошел за ним.

- Ну что, мальчик?

Ильберс насупил брови.

- Мне как-то не по себе, Яков Ильич. Что там с Манулом?

Сорокин с горечью махнул рукой.

- Где там! Такая хватка!.. Ко мне он, кажется, только прикоснулся, и то... Смотри вот...

Сорокин вздернул рукав меховой куртки, и Ильберс увидел ниже локтя сине-багровые на коже отпечатки пальцев.

- Здорово сдавил.

- Еще бы не здорово! Мне сперва показалось, что хрупнули кости. Этакая силища! Молодец Сурмергенов. Я только сейчас понял, как мы необдуманно рисковали людьми и собой.

- Да, да, нам повезло. Все принял на себя Манул.

Сорокин не ответил, но Ильберс увидел, как тяжело переживает он гибель собаки, и поэтому тоже не сказал ему о своем первом ощущении после одержанной над Хуги победы. Да и надо ли было говорить об этом? Не ради сентиментов потратили столько сил и времени.

Каим Сагитов и Каражай уже рубили неподалеку кленовые деревца, чтобы сделать носилки. И тут, когда выносили из пещеры связанного Хуги, люди увидели на ближайшей скале красного волка. Он сидел на каменном выступе, недосягаемый для них, и, вскинув морду, делал судорожные движения горлом. Немного погодя все услышали, как из его пасти вырвался низкий, какой только могут издавать одни волки, тягучий, раздавленный отчаянием вой. Нет, люди не были правы, он все-таки оказался верным другом, этот волк. Он не оставил своего повелителя в одиночестве. Он подал ему голос, голос тоски и призыва.