Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

Потренировавшись на этом и ещё нескольких «лабораторных объектах», единомышленники и предшественники Сарториуса продолжили свои эксперименты, отрабатывая ещё более изощрённые методики. И всё у них пока получалось, что очевидно, если сравнить политическую и экономическую карту мира 1959-го и нынешнего годов[184].

В «реальности номер два» всё обстояло ещё лучше. Там половина мира и так жила почти при феодализме, достаточно было разрушить ТАОС, ввергнуть Россию и остальные державы в сильно отсроченную мировую войну – и vouloir[185], как говорят французы.

Эти «успехи» выгодно отличали их от прекраснодушных и не очень «демократов» и либералов всех мастей. Да и коммунистов тоже, ухитрившихся так задёшево провалить все свои выигрышные позиции на «мировой шахматной доске».

Либерал-демократы ведь, если отвлечься от «тонкостей вероучения», всегда во главу угла ставят примат личности над обществом и прав над обязанностями, отчего органически не способны к разумной самоорганизации и созданию сколь-нибудь действенных пропагандистских и управленческих структур. О каком «общем деле» можно говорить, если какой-нибудь «координационный совет объединённой оппозиции» способен полный рабочий день потратить на обсуждение вопроса: «Включать ли в повестку дня первым пунктом вопрос о повестке дня нынешнего собрания», да так и разойтись, не сумев найти консенсус.

В тех странах, где либералов, в соответствии с «базисной теорией неофеодализма», не считаясь с затратами, приводят к власти, их более-менее длительное существование обеспечивается достаточно устойчивыми государственными и общественными структурами, сохранившимися совсем с других времён. Но и их либеральные парламенты постепенно выедают изнутри, как гельминты – организм хозяина. И точно так же гибнут вместе с его смертью. Если хозяин, конечно, вовремя не примет эффективное и сильнодействующее средство.

Вот последние сорок лет достаточно умные, дальновидные и по-своему бескорыстные (поскольку у них и так было всё) люди занимались изготовлением такого лекарства. Причём долженствующего не только истребить паразитов, исполнивших свою «историческую роль», но и кардинально изменить самого сапрофита.

Маркс верно писал о том, что капитализм сам готовит себе могильщика в лице пролетариата. На данном историческом этапе роль «могильщика» была определена так называемому «среднему» (впоследствии поименованному также «креативным») классу. Именно он был в состоянии «разрушить до основания» сложившееся к середине ХХ века мироустройство, причём таким образом, чтобы сами инициаторы процесса получили действительно неограниченную власть над всей планетой. По возможности без слишком затяжных, с «непредсказуемыми последствиями» социальных катаклизмов.

Задача, безусловно, крайне сложная, намного сложнее той, что стояла перед организаторами Первого и последующих «интернационалов»[186].

Самое интересное – это, по аналогии выражаясь, «внутреннее политбюро» или «малый совнарком» при достаточно прозрачной для тех, кому положено, «Системе» совершенно выпал из внимания и аггров, и форзейлей. Едва ли случайно, скорее всего, теми же Игроками или даже Держателями было устроено так, чтобы деятельность «Клуба» просто не выглядела чем-то целенаправленным, вообще осмысленным и организованным. Ну, происходят какие-то события, пусть даже меняющие привычную картину мира и вектор его развития, но мало ли как и что стихийно в обществе случается.

Как-то пришлось Фёсту затронуть подобную тему во время его ученичества у Шульгина. Не эту именно, на Сарториуса с его командой замкнутую, а шире – о форзейлях и агграх вообще, об Игроках, как они представлялись, о смысле всего вокруг происходящего.

Вадим тогда, познавая основы мироустройства, с полным недоумением спросил, сопоставимо ли всё происходящее на третьей планете вполне захолустной звезды, относительно центра Галактики расположенной куда дальше, и значащей куда меньше, чем выселки в три двора где-нибудь в Забайкалье для московского бомонда, с интересами столь всемогущих существ?

– Мне с самого начала в вашей эпопее это чересчур странным показалось, – сказал Фёст Шульгину, когда выдался у них в Форте Росс свободный вечер и они выехали порыбачить на довольно приличную горную речку. С ухой, ночевкой у костра и прочими скромными радостями жизни.

– Самое начало – там вроде всё как-то вяжется, а потом полные непонятки идут. Ну, на мой непросвещённый взгляд не бывает так, вот и всё. Вас бы должны были походя прихлопнуть, как надоедливую муху, или просто перейти на недоступный вашему вмешательству уровень, только и делов.

– Вполне логично рассуждаешь, – согласно кивнул Шульгин, пуская в сторону костра дым из трубки. Тишина вокруг стояла потрясающая – на сотни километров вокруг ни единого, самого маленького населённого пункта, и казалось, что это каким-то образом влияет на уровень шума в этом конкретном месте. И плеск речной воды на перекате странным образом не разрушал ощущения царящего вокруг вселенского безмолвия.

– Мы сами сколько уже копий вокруг этой темы сломали, с самых первых дней, как на Валгаллу попали, а потом пищи для размышлений и дискуссий только прибавлялось, а сама окружающая действительность становилась всё страньше и страньше… До тех пор удивлялись, пока не пришли к поразительному по своей простоте выводу, ничего не объясняющему, но снимающему нервное напряжение: «Ну устроено именно для нас всё таким вот образом, и не с нашими мозгами судить о причине причин!» Как-то ещё в школьные годы я в «Знание – сила» прочитал стенограмму «Круглого стола» с участием известных тогда персон. Один мыслитель-метафизик доказывал, что наша Вселенная и уж тем более жизнь на Земле, по всем понятиям, существовать не может и не должна, уж слишком много всевозможных «природных» условий должно было совпасть, физических констант и прочего, чтобы из неведомо какого протокосмического излучения материя возникла, потом звёзды, планеты и всё прочее. Теория вероятности подобного никаким образом не допускает.

А другой диспутант – из популяризаторов, таких тогда много было, не то что в нынешнее время – не вдаваясь в заумные тонкости, астрономами и физиками придуманные, чтобы умнее казаться, ответил, что если бы эти «законы и константы» не совпали таким вот невероятным образом, то и рассуждать бы некому было и не о чем. Мол, спустившись на землю из эмпиреев, можно констатировать, что наша дискуссия тоже явление абсолютно невозможное и невероятное, ибо немыслимое количество самых диких совпадений должно было произойти, чтобы каждый из уважаемых коллег вообще появился на свет в именно данной сущности, стал тем, кем он стал к настоящему моменту и в один и тот же момент времени оказался в этом зале и мог произносить слова «своей роли».