Андрей Лях - Реквием по пилоту
Теперь, наверное, было бы очень эффектно рассказать, как бунт Звонаря заставил Пиредру задуматься и найти парадоксальное, но верное решение. Нет. Плох был бы Рамирес, если бы нуждался в такой грубой подсказке. Он сообразил гораздо раньше, хотя произошло это именно благодаря Звонарю.
Уже во время разговора с дочерью у авантюриста что-то невнятно шевельнулось в сознании. Инга уехала, а он все сидел перед камином, протянув руки и завороженно глядя на огонь.
Звонарь, Колхия, скандал.
Скандал. Ах да, он же обозвал маузеры Гуго зональными, они же полуавтоматические, шестнадцатого года, с автоматическими в зону не пускают. Звонарь после скандала убежал в зону. Тридцать девятый год. Граница империи, пустыня, пыль, жара, полтора глотка воды на всех, их вывалили из тюремного карцера-грузовика, и пропадайте, как хотите. Тут-то Звонарь и закатил: не желаю быть больше убийцей, подонком, черт с вами, ухожу. Домой. Куда домой? На Тратеру.
Звонарь, Колхия, Тратера.
Тут Пиредра вспомнил сегодняшний день. Аэропорт, беседа с гневливым президентом «Парамаунта», окруженным взводом юристов, весь этот вздор… Что же еще? Да, зал аэропорта, колпак, пересеченный тоннелями эскалаторов, и над ним — электронное табло — рейсы, номера, города, время отправления… Горящие буквы и цифры. Лос-Анджелес, Дубровник, Палермо… Схема маршрутов, вот оно что. Ведь то же самое в космосе. Если какая-то система или планета становится закрытой зоной, она исчезает из всех маршрутов и расписаний, отовсюду вообще. Ее больше нет и, более того, — никогда не было.
Звонарь, Колхия, зона.
Рамирес торопливо достал сигарету, похлопал по карманам в поисках зажигалки, не нашел, полез в камин за головешкой, сыпля проклятиями, едва не опалил бороду. Да ведь еще при Кромвеле Тратеру объявили закрытой зоной, еще до войны, спасибо герцогу Ричарду, подох небось давно, сукин сын. Предчувствие удачи затопило Рамиреса. Роняя пепел на клавиатуру и щурясь от дыма, он сел за компьютер и потребовал все рейсы на Северо-Западный сектор. Грузовые, пассажирские, специальные, туристические — все, и несколько минут вчитывался в длинные колонки. Безумная надежда переросла в восторженную уверенность: Тратеры не было! Ах, боги святые, провалилась! Пропала!
Звонарь, Колхия.
Да, но при чем тут Колхия? А вот при чем — у нее же был сборник тратерского фольклора, а эта древнегреческая кобыла очень точно указывала время и место. Если так… Рамирес спешно переключился на фонотеку. Фольклорный репертуар. Что же, посмотрим. Староанглийский, американский, французский, русский… Ни слова о Тратере. Где же это? Вот — неизвестный собиратель, начало века.
Это удача. Он выиграл. Открой любой справочник, любую лоцию — ничего не найдешь. Идиот беспамятный, ведь сам же открыл там Базу, ведь дом же родной — но кто бы мог подумать.
Рамирес вдруг снял со стены гитару, упершись остроносым крокодиловым сапогом в кожу кресла, подстроил и опустил холеные ногти на черные нейлоновые струны:
Нет надежнее приюта,Скройся в лес, не пропадешь —Если продан ты кому-тоС потрохами ни за грош.
Поищи-ка, Скиф, сунься против Комиссии по Контакту — там-то тебе и оторвут кристаллическую башку. Рамирес даже засмеялся. Что и говорить, дело непростое, стерегут, да и карта-схема такая, что больше придется рассчитывать на собственную голову, но если кому и повезет обмануть контактерских горлохватов, так это ему, Пиредре. За свою жизнь он дважды угонял на Тратеру пассажирские лайнеры и один раз — военный транспорт. Бог не выдаст. Там, конечно, уже не десятый век, а может быть, и вообще неизвестно что — ничего, ерунда, разберемся, как говорит Звонарь.
Так что напрасно Гуго опасался смутить Рамиреса своим ультиматумом и гневной тирадой. Вышло как раз наоборот: Пиредра ожидал этого взрыва и был удовлетворен, убедившись в незыблемости мирового порядка — всю жизнь, сколько ни есть на памяти, этот лесовик, горячая голова, был чем-то недоволен, против чего-то восставал, скандалил и добивался какой-то туманной справедливости. Рамирес взирал на это как патриарх семейства на выходки неперебесившегося юнца. Что же касается Эрлена, проваленного сезона в «Олимпии», да и вообще, то на это ему было теперь и вовсе наплевать.
Длинным ногтем Эрликон выковырнул застрявший между зубами ветчинный хрящ и щелчком отправил его в проем наклоненной над подоконником рамы. Завтрак. Яичница с беконом, кофе, тосты, еще какая-то дрянь вроде мусса. «Томпсон-отель», Стимфал. Да, да, снова «Томпсон», снова чужой, постылый Стимфал. А какой город ему родной? Такого нет. Чушь какая.
Двойной люкс, время — 10.08. Оказывается, отсюда, с верхних этажей, видно море — ну, пусть не море, а кусочек синего горизонта, а море это или уже небо — не разобрать. Какое мне дело, думал Эрлен, какая разница? Холодно только, дует, скоро ноябрь, скоро зима. Он допил кофе, потом закурил. Джон тоже хорош — кури поменьше. Кто, спрашивается, научил?
После третьего этапа Эрликон переменился, пожалуй, еще сильнее. Два месяца назад ему исполнилось двадцать пять, и на двадцать пять он и выглядел. Теперь же он приблизился к тому типу уже не очень молодого человека, которому еще не решаются дать больше тридцати, но охотно дают двадцать девять. Седина окончательно стала сединой, под глазами и над глазами наметился рельеф, а во внешних уголках рта залегли две аккуратные морщины. На лбу вздулась вертикальная вена со свинячьим хвостиком влево, если смотреть в зеркало, а из-под носа к верхней губе прошла основательная складка, придающая сходство со злодеем из дешевого комикса.
Засыпал он с трудом и спал плохо, в основном при помощи снотворных, в руках часто проскальзывала дрожь, но самое противное — треклятое сердце продолжало чудить, перехватывалось вдоль и поперек, сковывая левую руку и постреливая через ключицу — вот уж пакостное ощущение. Ему сделали все анализы, и послезавтра Дж. Дж. ведет его к какому-то светилу. А сегодня… Сегодня предстоит встреча с Ингой.
Эрлен внушал и себе, и Кромвелю, что именно ожидание этой встречи и удерживает его в Стимфале, вообще же послетурнирный маршрут вышел, против ожиданий, самым незамысловатым.
Вон лежит у стены в полузадернутом на «молнию» коробе кубок Серебряного Джона — взять бы кувалду и расплющить его в блин. Выяснилось, что раздражение и усталость куда более живучи, нежели раскаяние. Я обокрал Эдгара, думал Эрликон, и в итоге ничего не получил, но черт с тобой, Эдгар Баженов, мне тебя не жалко, мне и самого себя не жалко.
Кто выиграл, так это Бэклерхорст. Его недоброжелатели в «Дассо» полетели, как пешки с доски; пожал руку, чек с астрономическим гонораром, специальная премия, что-то там от летной ассоциации и заполненный контракт на чемпионат мира — Эй-Ти-Эй. Феодал чувствовал себя в атмосфере журналистского психоза как нельзя лучше. Черт с тобой, Шелл, будущий президент «Дассо».
Выиграл Кромвель — маршал развлекся на всю катушку. Загипсованный Баженов сказал репортерам: «Для меня он, — со зловещей двусмысленностью Эдгар не назвал имени, — всегда был лучшим пилотом за всю историю, и я никогда не нуждался в доказательствах его мастерства — даже в таких».
Вот они и выиграли. А на его долю выпали отупение, раздражение да необходимость отругиваться от журналистов. Эрлен так и не сказал им ни единого слова. В его положении следовало запить, но от спиртного ему становилось откровенно плохо.
Зато Дж. Дж. и Вертипорох, и не без участия Шейлы, своего не упустили и, начиная прямо с «Терминала», ударились в дичайший загул. В корабль рейсом на Стимфал механика занесли на носилках, да и пребывавший с ним в контакте маршал тоже слегка расплылся и несколько утратил человеческий облик в схватке с зеленым змием. Эрликон грустно следовал за отяжелевшими товарищами — он еще не мог решить, куда ему лететь, а в Стимфале, как он знал, у Шейлы были какие-то дела. Всех троих, как и в том, первом полете с Земли, поместили в госпитальном отсеке — Эрлен попросил, ему ныне отказа ни в чем не было, а Одихмантий нуждался в медицинском контроле по причине близости к белой горячке. Эрликон заглянул навестить очумелый экипаж, и тут у них с маршалом состоялся один из самых странных и неприятных разговоров.
Вертипорох в полубессознательном состоянии, в окружении Шейлы и Кромвеля, почему-то лежал в зубоврачебном кресле, видимо окончательно сраженный той титанической битвой, которую вели у него в крови антиалкогольные препараты и виски всех сортов и концентраций, с откинутой головой и открытым ртом, и чередовал тоненький посвист с фыркающим храпом.
— Эй, механик, — обрадовался Дж. Дж. — Брось хрюкать, гляди, пилот пришел! Механик!.. Эх… — И пояснил: — Мы здесь только что очень весело играли в ракетную атаку на Пиредрову задницу… хрящеватую… кумулятивными снарядами тандемного типа, простыми-то не возьмешь, и вот не успели зайти на «восьмерку», как механик — фьюить! — стопроцентное снижение тепловизионной контрастности ландшафта. Комплексный отказ. Садись, поддержи компанию. По наперстку и зайдем на отстрел задницы Скифа… Дело нешуточное, она ведь у него бронированная, с динамической защитой…
