Иннокентий Сергеев - Господин Федра
14
Всё кончено, мне уже не вернуться. Она обличает меня, незримый, но властный призрак. Какая мечта может быть оправданием перед той, что умерла во имя её краха! Она использовала меня, я не был готов к этому. Я готовился к этому всю свою жизнь, и каждый мой выход был репетицией совершенства, и всё же я не был готов. Но невозможно не сделать то, что уже сделано, мой костёр сложен и уже пылает, и в ритуальном исступлении они уже жгут декорации. Я не хотел играть лучше, чем я играл всегда, я был всего лишь влюблён. Но можно ли знать заранее, какой выход окажется лучшим? В бесчисленный раз выходя на сцену, можно ли знать, что этот выход станет последним? Мне не было дано этого. Мне казалось, что времени слишком много, и мне нечего делать с ним, и вдруг его не осталось совсем. И что-то я не успел... Никто не хочет платить за любовь слишком высокую цену. Нам ли, смертным, тягаться в любви с богами! Лишь в смерти мы мним сравняться с ними, а они бессмертны! - и ищем бесконечности ненаселённых пространств за чугунной вязью парковой ограды дворца, думая в бегстве от судьбы обрести больше, чем в её исполнении. Певчие птички, разведчики Короля Солнца, проверяют на прочность пределы реальности, разбивая свои тела в кровь,- здесь, где формы размыты, им скучно блуждать в тумане, вызывая в памяти бесцветные и нестойкие образы, цепляться за сумерки уходящих снов, растворяющиеся очертания героев и богинь... они ищут стали и режут об неё свои тела, бросаясь на неё снова и снова... Но олень вздрагивает во сне от малейшего звука, и стрела никогда не застанет его спящим. И смерть - это никогда не бегство, она всегда исполнение. Она, как идеальное будущее, удаляется от них подобно горизонту, и они всё летят к нему, но каждый раз они в настоящем, а будущее там, дальше... всегда там, дальше... Оно удаляется от них, им не достичь его, и раны напрасны... Что же, стать одним из них и сложить с себя пурпур? - снятый, быть может, с чужого плеча, ведь они всегда называли меня лицедеем! - и став безымянным бродягой, однажды где-то на заброшенной дороге, не освещаемой даже фонарями, среди тёмного леса и его зверей, на которых уже объявлена охота, сложить с себя жизнь?.. Или остаться в заколдованном саду розой, умирающей от болезни зимы и забывшей, что когда-то она была ангелом, и носить маску пьянства поверх маски безумия, как он носит траур поверх зелёных трико, и упрямо искать двери там, где их нет, и однажды издохнуть... Если бы я мог выбирать, у меня оставался бы выбор. Но выбор сделан. Я не был готов к этому - значит ли это, что он сделан чем-то большим, чем я? Ангел, больше ли он чем роза, а небеса, выше ли они земли? Солнце, выше ли оно красок заката? Разве Федра и я - не одно и то же? И когда я дойду до края земли, и моя голова скатится как по желобу гильотины нас нег, и окровавленный снег станет дымиться, она скажет: "Прощай!"? Как это странно, говорить прозой то, что так долго звучало со всех подмостков стихами... Когда бы я мог выбирать, я вырвался бы из башни и мнил себя свободным как ветер и те, кто ищут смерть в ненаселённых пространствах там, за чертой последнего края. Что же это... или так заведено в этом мире, что руки того, кто носит на своих плечах пурпур, всегда будут обагрены кровью?.. Прочь! Прочь тени! Я хочу, чтобы моя смерть была светла, прочь тени! Зажгите свет! Зажгите факела, зажгите весь свет, все сюда! Я хочу видеть вас. Прощайте! Я сыграл для вас свою роль... А теперь посмотрите на моё лицо, оно недвижно. Несите свои цветы, вы дождались моего триумфа. И кто-нибудь, подожгите же, наконец, этот саван, у меня больше нет сил! Можно ли спрятаться в клетке? Можно ли донести тому, кто всё знает? Можно ли произнести имя того, кто был прежде имён? И сотворить чудо, готовясь к этому всю жизнь. Прощайте! - уже горят декорации...
Много ли чести в том, чтобы пасть без чувств к вашим ногам, мой ангел!..
1993 г.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});