Наталья Суханова - Весеннее солнце зимы. Сборник

Во дворе Ину сразу обступили.

— А мне тоже, — сказала Светка, — мне тоже на рождение мама такую куклу купит.

Маленькая Лида захныкала:

— Дай куку! Дай куку! Хочу! Хочу!

— Возьми, Лидинька, куку за лучку! — сказала Ина. — Будем гулять с кукочкой, дя? Ну вот, холосая девоцька! А тепель куке надо спать!

— Давайте играть! — жадно глядя на новую куклу Ины, сказала Светка. — Давайте играть в дочки!

Ина командовала, кому быть мамой, кому сестренкой куклы, что и как с ней делать. Она становилась все жестче и капризнее, и в конце концов девочки с ней поругались.

Когда она вернулась в дом, Маринка не спала, о чем-то думала.

— Умница, доченька! — сказала Ина лживым голосом. — Ну вот, а теперь температуры нет, теперь ты можешь поиграть!

— Ну что, погуляла? — спросила мать.

— Да ну их: «Да-ай мне! Да-ай мне!»

— А ты бы поделилась, — посоветовала бабушка.

— Я делилась!

— Думаешь, людей задобришь? — возразила бабушке мама. — Я всю жизнь каждому «здрасте», каждому «до свидания», все равно из проституток не выходила. У них капроны-нейлоны, а я штапель надену — они мне завидуют.

— Потому что рожами не вышли.

— Ничего, Иночка, ничего, красавица моя. А ты скажи: вот у вас мамки инженеры, а куклу такую вам не купят. А моя мамка мне купила, и все! И хоть повылупитесь!

— «Да-ай мне! Да-ай мне!» А сами роняют, пачкают!

— И не давай! Пусть сами покупают! Все равно хорошей для них не будешь. А ты береги куколку.

И все же Ине было скучно и нехорошо. Куклы сидели на окне, не глядя друг на друга. Новая улыбалась сама себе, Маринка грустно смотрела перед собой.

На ночь Ина положила их рядом в большую коробку.

— Ты уже большая девочка, — сказала она строго печальной Маринке. — Ты же не ребеночек, чтобы спать с мамой.

Но когда сама легла, все не спалось. Тогда она встала и взяла Маринку к себе.

Каждый день мать завела хвалить подаренную куклу:

— Хорошая у тебя новая кукла. А волосики — с начесом! Я бы тоже такую прическу хотела. Правда, баба? Ох, кукла! Наверное, у царевых дочек таких не бывало. Ну-ка, приведи свою куколку, возьми ее за ручку, доченька!

Ина вела.

— Ха-ха-ха! — заливалась мать всякий раз, как впервые. — Ты посмотри: идет и головой качает! А пищит, пищит-то! А свою страшилу помойную ты, дочка, выброси. Свою одноглазую чудищу! А то смотришь на нее и сама окривеешь, xa-xa-xa! Правда, баба? Ты, доча, новую куклу береги. И большая вырастешь — она тебе на память останется; может, еще твои дети играть будут, скажут: вот какая кукла была у мамы!

— Тогда уж, поди, танцующие куклы будут! — замечала бабушка.

— А свою страшилу выброси на помойку, откуда взяла! Ну, чего надулась, как пузырь? Ну, зареви, зареви! Заплачь — дам калач! Зареви — дам три! Будешь такой противной — подарю новую куклу племяшке! Попомни мое слово!

Каждый такой разговор начинался с восхищения и кончался руганью:

— Ты видела, баба, такую бессовестную девчонку? Ей приведи слона на ленточке — она и тогда кукситься будет! Вон дед твой шкандыляет в гости. Пожалуйся, пожалуйся ему на маму, какую она тебе куклу купила!.. Здравствуйте!.. Да вон мать ее совсем замучила: вместо того чтобы себе какую косынку купить, куклу ей говорящую подарила!

— Что же ты, Иночка? — увещевал дед. — Разве не рада кукле?

— Рада, — вмешивалась бабушка. — Чуть мать за порог, сейчас готово дело: стягивает все с куклы, на свою чудищу рядит. Давеча думала — ресницы обдерет, всё глаза ей ковыряла.

— А ты, баба, мне не говорила!

— Да чего же зря расстраивать?

— Нельзя так, Иночка, нельзя, милая! — пугался дед.

— «Девочка, милая»! Я ей поковыряю!

— Да не отрывала, не отрывала я!

— Не ври! Господи, что за наказание? А все вы, все вы ей потакаете! Вон вы только на порог — у нее морда набок!

…Теперь мать, возвращаясь с работы, каждый раз спрашивала, играла ли Ина с новой куклой или «опять со своей страшилой».

— У-у, злая девчонка, — говорила она. — Все — от упрямства. Все — назло! Ну, подожди, я еще пока смотрю, а лопнет мое терпение — худо будет, ты меня знаешь…

С тех пор как мать запретила ей брать в постель Маринку («Не смей ложить! Не смей ложить с собой помойную заразу!»), Ина оставляла ее в коробке, шепотом успокаивала, чтобы та не боялась одна ночью, а утром, если матери не было дома, бежала к ней.

Но в этот раз коробка оказалась пуста.

— Куда вы ее дели? Куда вы ее дели? — кричала Ина, а баба словно оглохла.

— Бабушка, родненькая, куда вы ее дели? Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться! Бабуленька, скажи!

Но баба молча ворочалась от стола к печке.

— Баба, скажи! Баба, скажи! — заливалась Ина и, когда бабушка вдруг закричала, даже испугалась, задрожала от неожиданности.

— Ну, чего, чего ты ревешь? Ходила врач, велела выбросить помойную куклу, чтобы ты не заразилась и не умерла! Понятно тебе? Перестань реветь, нервов у меня больше на вас нет! Выбросили твою страшилу!.. Вернись! Вернись сейчас же — хуже будет!

Но Ина уже неслась через двор на улицу. В каком-то доме, в подъезде, сидя на каменных ступенях, она долго выла, размазывая слюни и стуча зубами.

Кто-то встал над ней:

— Ты что, девочка? Кто тебя обидел? Ты заблудилась? Может, ты потеряла деньги и боишься идти домой?

Но она только сильнее распустила слюни и уперлась, когда ее хотели поднять.

Голос ушел.

Отчаяние было все меньше, но и радость не возвращалась. Ничего не хотелось.

Она пошла к трамваю. Жил дедушка далеко, денег у нее не было, и она села в вагончике так, словно едет с кем-то. Только на окраине кондуктор спохватилась, что Ина одна:

— Девочка, ты куда же едешь?

Ина молчала.

— Ты, может, потерялась?

Ина покачала головой.

— Что же ты молчишь? Где твои мама, папа?

— Я еду к дедушке, — прошептала Ина.

— Одна? Что? Ты хоть знаешь, где дедушка-то живет? Что? За переездом? Да кто тебя отпустил-то? А?

— Может, там мать с ума сходит, — вмешался кто-то.

— Я всегда одна езжу, — соврала шепотом Ина, но, видимо, ей не поверили: качали головами, вздыхали, приглядывались.

С трамвая она сошла под неотступным взглядом кондуктора и неторопливым шажком примерной девочки пошла по низкорослой аллейке, но откуда-то налетела на нее бабушка, сзади ковылял дед, и кондуктор не отправляла трамвай — смотрела в свое окошко.

— По всему городу гоняешь меня! Вон и деда подняла с кровати! А ну, домой! — дернула ее за руку бабушка.

— Не пойду, — шепотом сказала Ина.

— Да цела, цела твоя уродина! Господи, навязались вы на мою шею, когда я уже от вас отдохну!