Наталья Суханова - Учитесь видеть сны

Обычно терпеливый, на этот раз я оказался до стыдного неподготовленным к неудачам. Все меньше мне удавалось сдерживать себя.

Если я выговаривал Марте, она только низко опускала голову. Она старалась — я это видел, — но разве старательность, даже самая добросовестная, что-нибудь решает в нашем деле!

Впрочем, однажды она ввела меня в заблуждение. Помню, она сидела, как бы поглощенная своей работой, не оглянулась даже на шорох отодвигаемой мной двери. И вдруг, когда я был метрах в полутора от нее, стремительно обернулась с такой неожиданной теперь у нее, торжествующей улыбкой, что я возликовал, сочтя, что она нашла счастливый ответ. Между тем ничего у нее не было, все те же беспомощные потуги. Тут уж я вышел из себя.

— Что такое! — орал я. — Что это еще за игрушечки! Вы ходите сюда работать или играть? Вы можете жениться, разводиться, рожать детей, но здесь, здесь — как можете вы быть счастливой, если работа летит к чертям собачьим, если ничего, ничего у нас не получается?!

Стоило ей одернуть меня, накричать в свою очередь, я бы, может, и опомнился. Но она, видимо, считала, что я совершенно прав, лепетала что-то в ответ — и эта вечная ее предупредительность окончательно вывела меня из себя. Я думал, я рассыплюсь на куски от злости. Я хрипел от ярости, я трясся.

— Не сердитесь, — сказала Марта умоляюще. — Ради бога, успокойтесь… Вам станет плохо… Успокойтесь, прошу вас… Простите меня…

Она была огорчена, что рассердила меня. При чем здесь я? Она, видите ли, беспокоилась обо мне в то время, как шла прахом вся наша работа. Пай-девочка, она пыталась меня успокоить, а ведь должна была бы бушевать, как я, злиться, орать, неистовствовать! Ведь это же была наша общая работа! Еще недавно мы были одно и то же, жили одной мыслью и ум ее поражал радостной стремительностью!

Я выкатился, наконец, привел себя немного в порядок…

Можно было бы отказаться от ее помощи, но что толку…

Я продолжал работать один, стараясь не замечать ее. И она осторожно проходила мимо, избегая обращаться ко мне. Изредка я ловил на себе ее виноватые, сочувственные взгляды.

А потом и мне сделалось все это безразлично…

Когда стало известно о гибели Артема там, в экспедиции, я было совсем свихнулся. Я сбежал ото всех. И чтобы меня не искали, выдумал благовидный предлог.

Я постарался убраться как можно дальше от тех, кто мог интересоваться мной. И все-таки Адам нашел меня. Он поймал меня на месте преступления, как воришку. Почему ой разыскивал меня? Хотел помочь мне? Или догадывался, что я занят недозволенным?

Я действительно уже ничего не стыдился. Я пал до того, что даже не пытался сдерживать себя. Я пускал сплошняком память об Артеме. Как алкоголик, прятался я от жизни, выключая координацию времени. Я делал прошлое настоящим.

Сначала я оживлял только приятные воспоминания. Но этого мне показалось мало. Потом я уже «возвращал» все подряд: и бледное от нетерпения лицо Артема, когда он смотрел отчеты Куокконена; и его беззаботный смех, когда я попытался сделать вид, будто мистифицирую его; и его нежелание обидеть меня и все-таки равнодушие к моей идее, как мог бы остаться равнодушным человек, уверенный в наступлении дня, к идее броситься всем в разные стороны на поиски этого дня; даже мгновение, когда я увидел в его глазах отвращение ко мне, смаковал я снова и снова.

В нежелании смириться с действительностью я пустился даже на большее: сфабриковал воображаемое будущее с живым Артемом. Мы встретились с ним, мы обнялись, он шутил. Но даже в тумане искусственного неведения я чувствовал: что-то не так. Как человек, который видит сон и уверен, что это и есть действительность, и все-таки ощущает подделку.

Очнувшись, я понял свою ошибку. В моем искусственном будущем Артем оставался тем же. А должен был стать другим.

Тогда я снова вернулся к прошлому. Прошлое было неисчерпаемо. Ведь сфабрикованному прошлому не обязательно быть таким, каким оно было, каким оно было на самом деле…

Адам застал меня на месте преступления.

Когда я очнулся, еще гудящий от перенапряжения, он был у меня.

Подавленный, он долго молчал.

— Откуда в тебе такая страсть разрушать, калечить себя? — сказал он наконец. — Я дал тебе, кажется, все для счастья…

— Вот именно, — сказал я. — Ты дал мне все. Все, что я имею, — твое. Единственное, в чем я могу быть самим собой — это в том, чтобы отказаться от подарка.

— Ты ошибаешься, Берки, — сказал Адам, — это не мы, ваши отцы, владеем вами. Это вы, наши дети, владеете нами. Мы отдали вам все, что могли, но нам уже не дано распоряжаться этим. Даже когда вы разрушаете так дорого доставшееся нам, мы бессильны остановить вас…

Если б он ничего больше не сказал, я бы, наверное, устыдился. Но, помолчав, он тихо спросил:

— Берки, ты знаешь, что делают с киберами, сошедшими с ума?

— Вот как! — сказал я. — Значит, это называется сойти с ума? В словаре у людей есть обозначения приятнее: отчаяние, например. Или на это имеют право только люди?

— С людьми проще, — сказал Адам. — Ты же знаешь, они сохраняют себя, даже сходя с ума, — всегда возможно восстановить. С киборгами хуже… Их демонтируют, и первый, кто обязан сообщить, что с тобой неладно, это я.

— Господи, Адам, что же ты тянул? — сказал я, перегреваясь от ненависти. — С этого и надо было начинать! А то ты чуть не обманул меня — я даже посочувствовал было тебе. Но полно, мы ведь не люди. Мы подправили природу! Это люди не владеют детьми! Мы-то владеем, не правда ли? Что же тут стесняться! Ты ведь и так не выпускаешь меня из кулака. Из моего детства ты устроил эксперимент. Из зрелости думал устроить триумф. А если не получилось — заяви, и меня демонтируют!

Адам молчал, выпрямившись на стуле.

— Какого же черта ты ждешь? — крикнул я, уже не сдерживаясь. — Иди заявляй! В следующий раз ты уже не сделаешь ошибки, не бойся! В следующий раз ты создашь только то, что сможешь предопределить до малейшего шага! Ты создашь свою идеальную копию! Копия Адама Великолепного — какая прелесть! Валяй, Адам, действуй! Когда киборг демонтирует киборга — это ведь даже не преступление, это выправление замысла! Корректируй, Адам! Уничтожь этот ящик! Я ведь не приобрел даже тела. Приличная оболочка делает нас похожими на человека. А человекоубийство — это уже страшно даже такому киберу, как ты! Но я только ящик. Скажи, как бог Саваоф: «Истреблю, ибо раскаялся, что создал!» Что тебе помешает? Ты ведь и так почти бог. Правда, бог № 2! Чего же ты ждешь? Иди!! Заявляй!!

Едва Адам укатил, я снова с упрямой яростью ушел в воспоминания. Но одна мысль уже владела мной даже в забытьи.